Разведчик базирующейся под Самарой 15-й бригады представлен к званию Героя России

Лейтенант Леонид Пигин, с позывным «Голливуд» — легенда Александрийского мотострелкового миротворческого соединения Центрального военного округа. О нем сочиняют стихи и поют песни. Побывал в таких боевых передрягах, что не снились голливудским сценаристам, получил семь ранений.

Читайте также:

Сызранский филиал ВУНЦ ВВС адаптирует подготовку лётчиков с учётом опыта СВО

Нерушимые опоры «Казбека»

Барражирующие боеприпасы «Ланцет» активно применяются на территории Днепропетровской области

Больше

Офицер был представлен к званию Героя России. В жизни он очень скромный человек. Героем себя не считает – в интервью говорит, что это просто работа военного.

— С какого года ты служишь в соединении и чем занимался до армии?

— В соединении служу с 2013 года. Пришел рядовым, сейчас — лейтенант, в настоящее время занимаю должность замполита разведывательного батальона. До армии работал спасателем: семь лет отслужил в пожарной части – от рядового до командира отделения.

— Как решил стать военным?

— История не обычная вышла. Мой друг поехал заключать контракт и попросил меня довезти его до военкомата. Привез, пока ждал, ходил туда-сюда, рассматривал информационные стенды. Подошел ко мне товарищ военный, спросил: вы на контракт? Диалог был такой: «Да нет, я друга привез». «А сами что? Может попробуете?». «Ну давайте».

В итоге, я заключил контракт раньше, чем друг. Мне предложили на выбор четыре воинских части. Пообщавшись с людьми, остановил свой выбор на Александрийском соединении, и убыл в часть. Я сделал правильный выбор.

Наша бригада – одна из лучших. Она проявила себя не только на СВО, но и выполняя миротворческую миссию в Абхазии, Нагорном Карабахе, а также в ходе специальной военной операции в Сирийской Арабской Республике. И мне удалось побывать во многих местах.

— Ты с первых дней на СВО?

— Да, заходил вместе с бригадой на Киевском направлении. На тот момент я был заместителем командира взвода разведывательного батальона. Работал в сопровождении колонн, протаскивал их на самый перед и выводил тыловые колонны. Несколько раз попадали в засады — отбивались.

В первом заходе ранение получил. Во втором заходе следующее ранение — в ногу при эвакуации раненых. Рану зашили, я отказался от дальнейшей эвакуации и через 10 дней вернулся в строй.

В другой раз пошли выполнять задачу по поиску диверсионных групп в лесу. Вышли на опорник противника. Завязался бой, и я получил ранение уже от снайпера. Пуля прошла через всю руку, повредила локоть, затем попала в товарища, который, к сожалению, от этой пули погиб — она пробила его бронежилет. Это была пуля натовского образца с усиленным стальным сердечником.

В том бою нас было всего пятеро, а их около 25 человек. Мы отбились и отошли. Передали координаты командиру. Затем я попал на эвакуацию с ранением.

— Сколько всего ранений у тебя было?

— Семь. Тяжелее всего пришлось весной 2024-го. Я тогда был командиром пехотной роты. Мы штурмовали поселок Бердычи. Туда зашла одна рота и попала в окружение. Я получил приказ помочь товарищам – вклиниться в боевые порядки противника и разомкнуть кольцо окружения. Ситуация ухудшалась, медлить было нельзя.

Мы быстро погрузились и выдвинулись в составе штурмового взвода на трех БТРах. Перескочили через железную дорогу, вышли на «открытку». Был ясный день, и противник нас сразу «срисовал».

По нам началось огневое воздействие с трех сторон. Первую машину подбили, она встала. Я скомандовал десанту спешиться, укрыться и занять позиции. Вторая машина уходила от подрыва FPV-дроном, влетела между подбитыми машинами и там застряла. До этого ей АГСом сбили систему РЭБ.

Я на своей машине выдвинулся вперед, сидел на броне, здесь по мне сработал снайпер, но попал в антенну, и у нас тоже выбили РЭБ.

— Сколько человек было в твоем БТРе?

— Внутри было семь человек, остальные на броне – они спрыгнули, а мы пошли вперед. Нужно было пробиться к окруженной группе. Проскочили первое минное заграждение, я залез в БТР дать указание наводчику, куда вести огонь.

Вдруг сбоку что-то прилетело, пробило броню и наводчика ранило. Я дал указание стащить его с места, чтобы самому сесть и вести огонь. В этот момент мы налетели на вторую линию мин и подорвались в 15-20 метрах от позиций противника.

Меня подбросило и обожгло пламенем, об броню я повредил позвоночник, перестал чувствовать ноги. Два осколка залетели в левый глаз, я им перестал видеть, правым обожженным глазом видел мутно. Мне выбило зубы, левая рука была повреждена и не работала. Я почувствовал, что в спину мне что-то упирается, ощупал рукой – в правом боку торчала железка, то ли кусок трубы, то ли арматурина, она прошла через спину, уперлась в позвоночник и вышла наружу. Я попытался вытащить, но не смог. В этот момент машина загорелась. Я понял, что вылезти не смогу. Из людей никто не отзывался.

— Погибли?

— От взрыва у БТРа оторвало башню. Два человека, которые были в задней части, смогли выбраться из машины и занять оборону. Внутри были наводчик, водитель и еще два бойца. Они погибли. Остался я. Когда начался пожар, я решил, что не буду гореть заживо и потянулся за автоматом. Ремень оружия за что-то зацепился, я дернул и тут шланг антифриза лопнул, потушил огонь, облил меня, в этот момент я потерял сознание. Пришел в себя, когда уже было темно. Правым ухом я не слышал, была повреждена перепонка. Боли особой не было.

— Ты смог сделать себе укол?

— Нет. Сколько ранений было – ни разу не колол обезболивающее. У меня есть особенность — притуплен болевой порог. То, что для кого-то очень больно, для меня – просто больно. Левым ухом я услышал, что к БТРу подходит противник. Подтянул к себе автомат, направил его на люк водителя. Если кто-то заглянет, хоть одного с собой заберу. Ну а если залетит граната, значит уже не судьба. Но они зашли сбоку, потому что мои ребята с расстояния вели по ним огонь. Хохлы увидели погибших в БТРе и решили, что внутри все мертвы. Я услышал слова: «Мыкола, тут все двести». И они отошли.

Я нащупал свою радиостанцию, она была повреждена. Подтянул к себе водителя, нашел его рацию, тоже поврежденную. Кое как собрал из двух одну и начал выходить на связь. Понял, что мне все равно не выбраться, стал давать координаты противника относительно своей машины.

— Наши пытались тебя вытащить?

— В нашей эвакуационной группе был позывной «Бек», он до последнего не оставлял попыток вытащить меня. Но я говорил ему, не надо: противник рядом, а я «тяжелый». Враг вскоре понял, где я нахожусь, и по мне начали работать.

Вероятно, перехватили переговоры, поскольку работал я по открытой связи. Сначала прилетела «птица», что-то сбросила, скользнуло по броне и взорвалось сбоку. Затем снайпер стал пытаться прострелить ресничку и люк. Люк он не пробивал, а ресничка расположена под углом, поэтому рикошетило. Бил четко в мою ресничку, я чувствовал запах металла, который откалывался. Я понимал, что он точно знает, где я сижу.

Потом вышел «Брэдли», стал работать по мне, но перед моим БТРом стоял сгоревший вражеский танк, и он попадал по танку. Наши стали работать по «Брэдли», и он ушел. Я продолжал эфир, пока не села радиостанция.

После этого я понял, что, наверное, останусь здесь навсегда. Мне становилось все хуже. Я извлек из себя металлические предметы, устроился поудобнее – помирать, так с комфортом.

Но один из моих взводов все-таки пробился. Я услышал голос командира взвода с позывным «Дынник». Из последних сил я выдохнул: «Дынник»! Он услышал мой голос, начал кричать, командир, ты где? Я сказал, что в подбитой машине. Он залез, вытащил меня, вызвал группу эвакуации. Оставил человека в охранении, а сам пошел дальше в штурм.

— Сколько времени ты пробыл в подбитом БТРе?

— Полтора суток. Пацаны погрузили меня на носилки и потащили, но на полдороги я у них «умер». Пропало дыхание и пульс. Они остановились, попробовали оживить, но я ни на что не реагировал. Передали по рации, что я «двухсотый», спрятали в яму, накрыли, чтоб в дальнейшем забрать. А сейчас, надо было вытаскивать живых раненых.

Начали снимать координаты точки, и в этот момент я захрипел и начал дышать. Они передали, что я еще живой и понесли меня дальше. Немного не доходя до точки эвакуации, я опять «ушел». На манипуляции не реагировал. Они снова доложили, что я «двести». Но я опять задышал. В итоге, донесли до медиков. Мне быстро начали оказывать первую помощь. Повезли в госпиталь по ухабам, я был без сознания, медик «Шаман» с товарищем прижимали меня к себе, чтобы в тряске не усугубить и без того тяжелые повреждения.

В Горловке сразу положили на операционный стол. Очнулся уже в Луганске, там провели вторую операцию. Ввели в искусственную кому на три дня. После стабилизации состояния отправили в Москву в военный госпиталь имени П.В. Мандрыка. В строй вернулся через полгода с небольшим.

— После этого эпизода тебя подали на присвоение звания Героя России?

— Нет. То было в 2023 году на другом направлении. Мы взводом при поддержке небольшого отряда «Барс» два дня держали высоту и не пропустили врага. Я был командиром взвода, управлял боем. Потом по радиоперехвату узнали, что положили целый батальон укронацистов: враг был в панике, ругался — батальон положили, а высоту не взяли.

— Представление на Героя РФ не прошло. Какие чувства испытываешь, в связи с этим? Нет ли досады?

— Достоин, не достоин – решать не мне. Надо относиться к этому философски. Значит не заслужил. У меня есть орден Мужества, три медали «За отвагу», столько же «За боевые отличия», медаль «За храбрость», медаль Суворова, Луганский крест «Доблесть и храбрость». Но я не за наградами сюда пришел. Получил приказ — надо выполнять. А лучшая награда – это когда задача выполнена и жизни бойцов сохранены.

— Сергей Алешин, военный корреспондент издания Краснознаменного Центрального военного округа «Уральские военные вести»