Директор Самарской драмы — о работе в двух театрах, сверхдоходах, «Мертвых душах» и кандидатах на худрука

Академический театр драмы им. М. Горького (САТД) возглавил Сергей Филиппов, который из-за нового назначения освободил кресло директора театра оперы и балета (САТОБ), но совсем его не покинул, а стал первым замдиректора.

До сих пор практики такого совмещения в регионе не было, да и на российском уровне это редкость. Как первый год работы сразу в двух театрах оценивает сам Сергей Филиппов? Откуда при нем у театра драмы взялись сверхдоходы? Скоро ли появится новый худрук, место которого остается вакантным уже более года после смерти Валерия Гришко? И почему г-н Филиппов не остановил спектакль «Мертвые души», вызвавший небывалые дискуссии между театралами? На эти и другие вопросы Сергей Филиппов ответил в интервью «СО», которое оказалось в большей степени посвящено все-таки драме.

«Большое значение имеет команда»

—Уже подъезжая к театру на встречу с вами, я вдруг подумала: а туда ли еду? Вдруг вы ждете меня не в драме, а в опере?

— У меня основное место работы — в театре драмы. Здесь я директор. Да и состояние здания требует гораздо больше внимания и ежедневных усилий, чем оперного. Так что я здесь.

— Как оцениваете год работы на условиях совмещения с работой в оперном?

— Ответ простой — это возможно. Безусловно, большое значение имеет команда, возможность опираться на коллег и в том и в другом театре.

При этом в драме так сложилось, что на момент моего прихода не были заняты несколько ключевых позиций — не только директора, но и художественного руководителя, заместителя по развитию. Поэтому первым делом пришлось решать кадровые вопросы, и, полагаю, решены они достаточно эффективно.

Мы добились самых высоких финансовых результатов за все время работы театра драмы. В свое время Вячеслав Алексеевич Гвоздков (художественный руководитель, генеральный директор САТД в 1995-2018 гг. — Прим. ред.) очень хотел увидеть цифру годового дохода в 100 млн рублей, а театр в прошлом году заработал 117 млн рублей. За первое полугодие этого года получено уже около 99 млн. Часть этих средств пойдет на повышение зарплаты в начале сезона. Это основная задача — создать артистам фонд заработной платы. Посещаемость — тоже одна из самых высоких в этом сезоне, разумеется, в сравнении с доковидными годами.

И сейчас у нас идет активная работа по проведению ремонта, установке нового звукового оборудования, преобразованию нашей малой сцены.

— На должности заместителей в театре драмы вы взяли людей, с которыми работали и раньше, и не только в сфере культуры, — Юрия Проничева (прежде работал в основном в медиа. — Прим. ред.) и Алексея Возилова. Причем с Возиловым успели поработать и в оперном. Почему именно они?

— Юрий Проничев очень эффективно занимается инженерно-техническими и административными вопросами, а Алексей Возилов на момент моего прихода в театр драмы в оперном уже не работал. Мы с ним сотрудничали около двух лет, причем в самое тяжелое время ковидных ограничений, которые театр оперы и балета в целом пережил максимально безболезненно, и это в том числе результат работы Алексея. В театре драмы его задачи — увеличение посещаемости и, конечно, финансовый результат. Успехи, как видите, есть.

— С чем они связаны? Может, до этого их не удавалось достигнуть из-за начинавшейся кадровой лихорадки и проблем со здоровьем у руководителя театра Валерия Викторовича Гришко?

— Здесь и до нас работали очень профессиональные люди. [Заместитель директора] Александр Павлович Штанин, например, очень многое сделал для театра драмы, в котором проработал больше 20 лет. Но у него возникли разногласия в вопросах продвижения с Торчинским, который в тот момент был директором. Штанин поступил честно — написал заявление и ушел. (Вячеслав Торчинский — директор САТД в марте-мае 2022 года. — Прим. ред.) В тот же день я позвонил ему и сказал: «Александр Павлович, я знаю, что вы уволились из театра драмы. Такими кадрами не разбрасываются. Если будет желание, театр оперы и балета для вас открыт». Он взял тайм-аут, чтобы отдохнуть и подумать. И вскоре после этого состоялся его приход в театр оперы и балета. Он занял ту же должность, что и в драме, — заместителя по развитию. А сейчас исполняет обязанности директора.

Что касается роста доходов театра драмы, то здесь несколько факторов. Свою роль сыграл отложенный спрос, накопленный в ковидные годы. Это было особенно заметно в начале сезона, что отмечали руководители многих театров не только в Самарской области. А в остальном — гибкая работа со зрителями, таргетированная реклама, дополнительные способы привлечения зрителей, особенно в интернете.

Интернет сегодня — основной механизм и распространения информации, и покупки билетов. Традиционные оффлайн-продажи — через кассу — составляют уже не более 10% от общей выручки. До ковида билеты активно продавались и в удаленных кассах, которые располагались в торговых центрах. Ковид практически уничтожил такие продажи. При этом продажи билетов в театрах не упали. Зритель просто перешел в онлайн.

И, конечно, гибкая ценовая политика — конек Алексея Возилова. Его работа показала, что возможности театра были недооценены. Это не говорит о плохой работе до нас. Просто сложился стереотип, что зритель не готов платить за поход в театр чуть больше. Новому человеку преодолеть этот стереотип оказалось проще. На самом деле в первую очередь всегда раскупаются самые дорогие, то есть лучшие места, и самые дешевые. И после некоторого повышения цен самые дорогие билеты по-прежнему раскупаются первыми, при этом в театр и сейчас могут прийти люди с разными финансовыми возможностями. Есть билеты по 200 рублей.

— Как вы решились на повышение цен?

— Алексей Возилов проанализировал, как продавались билеты на разные спектакли на протяжении предыдущих лет. После этого мы подняли немного цены и проверили: привело ли это к спаду зрительского интереса? Нет, не привело. Значит, можно попробовать еще, например, билеты на 5-6 премьерных спектаклей сделать подороже: на них всегда повышенный спрос. Аншлаги сохранились? Сохранились. Пробуем дальше. Так многие театры в стране делают. Алексей Возилов этот механизм опробовал еще в театре оперы и балета, и тоже успешно.

Понятно, что не все спектакли продаются одинаково легко. Есть достаточно сложные, не относящиеся к развлекательному жанру. Есть идущие давно, поэтому на них сходили уже многие зрители. Спрос на них несколько ниже, и на них можно привлекать различными акциями.

— А какова бюджетная поддержка театра?

— Если сегодня мы выполним все наши финансовые планы, то примерно треть наших поступлений будут бюджетные средства, а две трети — внебюджетные. Примерно такие же пропорции были и до ковида, но тогда абсолютные цифры бюджетного финансирования было намного меньше, а в ковид они выросли практически в два раза. Сейчас госзадание — 2 спектакля каждый год на большой сцене, а театр стремится к 4-5. Такой подход позволяет поддерживать зрительский интерес, обновлять репертуар, развивать труппу. В этом году три премьеры у нас уже состоялись, не считая спектакль «Фредерик, или Бульвар преступлений», перешедшего с прошлого года. В ноябре планируем выпустить четвертую на большой сцене и, может быть, еще две премьеры в первой половине сезона — на малой.

— Штат драмы теперь укомплектован?

— В целом да, но еще могут появиться новые фигуры. Пресс-службу театра возглавит Юлия Винар (сейчас — руководитель пресс-службы театра оперы и балета. — Прим. ред.). А Алена Самарина будет заниматься спецпроектами для зрителей. Мы планируем много интересных историй.

— Каково все-таки работать одновременно в двух театрах?

— Это интересно. Есть возможности для синергии двух театров. Ранее театры были больше обособлены друг от друга. Простой пример: когда мы ставили спектакль «Фредерик, или Бульвар преступлений», театр драмы не успевал своими силами пошить костюмы. Помог театр оперы и балета, располагающий гораздо большими мощностями. Я знал, что именно тогда оперный мог взять сторонний заказ. Да, когда выпускался «Дон Кихот», нужно было сшить 250 или 260 костюмов. Какие в это время сторонние заказы? А в тот момент как раз была пауза.

«Так резко зрители давно не высказывались…»

— Вас видят практически на всех прогонах и премьерах. Почему все смотрите? Можете что-то изменить после просмотра?

— Моя принципиальная позиция — четкое разделение обязанностей директора и художественного руководителя. Так было и в оперном, когда я пришел туда, и это прописано в уставе театра, так и здесь. А смотрю, во-первых, потому что мне это интересно. Во-вторых, что такое прогон? Приемка спектакля, а это всегда коллективный процесс. Решение принимает художественный совет, в состав которого входят и директор, и творческое руководство, и делегированные труппой артисты. Я тот «зритель», который тоже отвечает за то, что выйдет на сцену, в любом случае, как бы ни разделялись обязанности директора и худрука.

— После премьеры «Мертвых душ» в ходе дискуссии, разгоревшейся на страницах театра в соцсетях, один из зрителей написал: «Филиппов рядом со мной сидел и не остановил это кощунство». Могли бы встать и остановить?

— Прогон остановить возможно, наверное. А спектакль, когда зрители уже в зале… Кроме того, это все же личное мнение конкретного зрителя.

На самом деле после прогона «Мертвых душ» у нас было очень бурное заседание художественного совета, который пришел к выводу: спектакль зрителю мы показываем, хотя вопросов и претензий режиссеру [Ивану Комарову] высказали много. Но единогласно решили — пусть даст свою оценку зритель.

— Считали, сколько зрителей ушли со спектакля?

— Для драмы много — порядка 70-80 человек с каждого из трех премьерных показов. А большинство остальных в финале очень активно аплодировали — поддержка спектакля была явная. Немногие промолчали, пожав плечами.

— Дискуссию вокруг «Мертвых душ» можно назвать исключительной для самарской драмы?

— Так резко и диаметрально противоположно зрители давно не высказывались. Достаточно жесткие обвинения прозвучали и в адрес театра. Но также много позитивных отзывов от тех, кому спектакль очень понравился. Связано это, безусловно, с непривычной формой — такой в чистом виде постмодерн. Естественно, это не тот спектакль, который может идти по Пушкинской карте как некое продолжение урока литературы. Многое взято от стендапа, из кино… Джокер — Ноздрев, например. Одна сцена очень похожа на фильмы Тарантино и т.д. И кроме Чичикова там же все мертвые, если посмотреть на их грим. Зрители разделились на тех, кто был категорически против того, чтобы такое в принципе появлялось на сцене театра драмы, и тех, кто, наоборот, приветствовал новые формы.

Но надо сказать: и те, кто спектакль хвалил, и те, кто его не принял, сошлись во мнении, что там очень хорошие актерские работы.

Мне кажется, это определенный повод для продолжения дискуссии между зрителями и профессионалами. Что можно, а что непозволительно в академическом театре? Как можно работать с классикой, а как лучше не делать? Как лучше позиционировать спектакль, чтобы на него пришла именно та публика, для которой он предназначен? Здесь есть о чем говорить, и я надеюсь, ближе к осени мы сможем организовать такое обсуждение. Возможно, очное, с профессиональным модератором — по поводу не только этого спектакля, но и вообще подходов к классике, о том, куда двигаться дальше театру…

— Понятно, что режиссер имеет право на эксперименты, творческие поиски. Но все-таки любой спектакль — это еще и про что-то актуальное для зрителя в зале. Про «Мертвые души» понятно, что хотел сказать режиссер?

— Думаю, что этот вопрос следует адресовать режиссеру спектакля Ивану Комарову. Репертуар сезона 2022-2023 гг. с согласия худсовета в основном формировал главный режиссер театра Михаил Лебедев, в том числе и в части приглашения постановщиков спектаклей. У нас есть с ним разногласия по поводу предварительного представления спектакля перед началом его производства. Михаил — сторонник того, что спектакль формируется, развивается и принимает окончательный концептуальный вид только в ходе репетиций. Я же, как и многие члены худсовета театра, полагаю, в том числе на примере оперного театра, что представление спектакля на первоначальном этапе должно быть более детальным, концептуальным и понятным. Те самые вопросы, которые вы совершенно справедливо задаете: о чем спектакль? Какая там задача? На какую аудиторию он рассчитан? Чего мы хотим этим спектаклем достичь? Привлечь зрителя, получить некую фестивальную историю? Или это планово-репертуарный «кассовый» спектакль?

Если детальное обсуждение концепции спектакля состоится до запуска в работу, тогда и его позиционирование при продвижении будет более четким и поможет в том числе привести в зал публику, на которую он и рассчитан. В ходе работы пришлось менять даже возрастную категорию спектакля — с 12+ на 16+. И во многом отрицательные оценки «Мертвых душ» связаны с тем, что зрители шли на спектакль, ожидая классического прочтения поэмы Гоголя, а увидели прямо противоположное. Да, на афише было написано «по мотивам», но режиссер достаточно далеко ушел от литературного произведения, хотя вся основная часть спектакля — это гоголевский текст, за исключением реминисценций типа «Русь-семерка» и отсылающих к Тарантино вставных эпизодов.
На мой взгляд, такие знаковые произведения русской классической литературы заслуживают более глубокого и внимательного прочтения. Любая современная форма постановки не должна подменять или в корне переворачивать смыслы, заложенные автором.

— В этом сезоне театр экспериментировал не только с «Мертвыми душами», но это не вызвало такой реакции.

— На мой взгляд, во второй половине сезона мы даже переусердствовали с экспериментами. После «Фредерика» у нас все было экспериментальное. «Мюнхгаузен» Натальи Слащевой — очень добрый, позитивный, гуманистический, поэтому не вызвал таких дискуссий. Но тоже очень необычный и не всем понравился — именно тем, что поставлен на сцене академического театра драмы. «Катапульта» — авторская работа Михаила Лебедева — шла сначала на малой сцене, а потом была перенесена на большую. И этот перенос тоже вызвал неоднозначную реакцию зрителей. Наконец, «Мертвые души»… А потом еще и «Лаборатория молодой режиссуры» — априори сплошной эксперимент.

Зритель вправе рассчитывать, что новый спектакль театра драмы будет в более академичном, более классическом стиле. Мы так и планируем. Следующая премьера, предварительно назначенная на ноябрь на большой сцене, — «Дети солнца» Максима Горького. Ставит Сергей Морозов. Мне кажется, у нас с ним очень хорошие перспективы дальнейшей совместной работы, и как с режиссером, и в первую очередь — как с творческим руководителем, формирующим репертуарную политику театра.

«Революция нашему театру противопоказана»

— Сергей Морозов в марте стал вашим заместителем по реализации творческих проектов. Означает ли это, что тема поисков нового художественного руководителя драмы пока закрыта?

— На данный момент ставка художественного руководителя вакантна. Но занимать ее пока действительно необходимости нет. Кандидатуры, которые предлагались, я даже называть не буду.

А с Сергеем Морозовым мы познакомились при постановке «Фредерика», в котором занята большая часть труппы. Это позволило режиссеру поработать со многими артистами. И достаточно быстро между ним и труппой выстроился хороший творческий диалог, очень интеллигентный и профессиональный.

И мне очень импонирует бережное отношение Морозова к традициям театра, выбор не революционного, а эволюционного пути развития. На мой взгляд, это правильно. Тем более что театр еще хорошо помнит события, связанные с приходом сюда Вячеслава Алексеевича Гвоздкова и уходом Петра Львовича Монастырского, — очень серьезный конфликт внутри театра, уход части труппы, судебные разбирательства и т.д. Мне кажется, такая революция нашему театру противопоказана и может похоронить его как творческую единицу.

Здесь точка зрения Морозова с моей совпадают — театр должен двигаться вперед, должен развиваться, но по пути эволюции. Да, нужны эксперименты, но все-таки с оглядкой на то, что в театре уже сложилось, наработано и должно быть сохранено.

— В труппе за сезон много произошло изменений?

— В целом состав почти не изменился. Появились несколько новых ребят — выпускников нашего института культуры.

Большая потеря — умер Владимир Борисов, наш Народный артист. И в одной постановке — «Лев зимой» — сейчас его заменить невозможно. Это был юбилейный спектакль Владимира Владимировича. И списывать теперь этот спектакль ни у кого рука не поднимается. Он остается в репертуаре, но не думаю, что появится в афише в ближайшем сезоне. Может, случится чудо, как с «Амадеусом», который долго не шел, а потом вернулся уже с другим актерским составом.
В некоторые спектакли вводим новых ребят, и есть очень удачные вводы, например Герман Загорский в спектакле «Вот так и живем» по рассказам Шукшина.

— Сергей Морозов, став вашим замом, остался работать и в Петербурге в театре «На Литейном», где он худрук и директор одновременно.

— Да, таким было изначально условие нашей работы. Оно устраивает оба коллектива на сегодняшний день. И это открывает возможности для взаимодействия двух театров. Например, сейчас мы обсуждаем обменные гастроли.

— Можно ли сказать, что поиск художественного руководителя осложняет реконструкция театра, сроки начала которой постоянно сдвигаются.

— Конечно, это влияет. Перспектива того, что театр на протяжении нескольких сезонов будет работать на чужой площадке, и, возможно, не на одной, — сложная история для приглашения художественного руководителя, возможности дать ему перспективы работы на несколько сезонов вперед. С проектировщиком мы оговаривали возможность продолжения работы на нашей площадке после начала работ, хотя бы еще на сезон. Может, он будет укорочен — мы закончим его, допустим, в апреле, но на своей площадке. Потом как минимум два сезона театр точно должен будет планировать свою работу вне стен нашего здания.

Это действительно сложный вопрос, когда и как реконструкция будет осуществляться. Нам говорят, что проект должен пройти госэкспертизу в конце лета — осенью 2024 года. Тогда появится окончательная сметная стоимость и будет понятно, может ли Минфин запланировать такие средства в бюджете Самарской области. При наличии финансовых возможностей министерство строительства может проводить конкурсные процедуры по определению подрядчика на производство строительно-монтажных работ. Даже если все это будет сделано максимально быстро, в любом случае театр должен завершить сезон 2024-2025 гг. Прерывать его в середине нельзя. Поэтому раньше конца весны — начала лета 2025 года реконструкция, скорее всего, не начнется.

«Со слезами на глазах уходят не только девочки»

— Какую долю посещаемости обеспечивает Пушкинская карта?

— В драме — порядка 16-17%, это очень большая доля. Осторожно скажу, что первые два года работы Пушкинской карты театр занимал второе место по количеству проданных по ней билетов и полученному доходу, а безусловное первое место было у оперного. Но за последние полгода драма даже обогнала оперу. Это результат появления у нас и «Мюнхгаузена», рассчитанного на семейную аудиторию, и более активного привлечения молодого зрителя.

Раньше было много постановок в драме, которые по Пушкинской карте не продавалась. Был у театра стереотип: мы взрослый театр, которому не очень нужна школьная аудитория, особенно массовая. Считали даже, что она может даже отпугнуть взрослого зрителя от нас. Теперь увидели, что ничего подобного не произошло. С Морозовым и Лебедевым мы здесь абсолютно солидарны — если зритель не приходит к нам в юном возрасте, шансы на то, что он к нам придет после 30 лет, сильно уменьшаются. И нужно привлекать его сейчас.

Есть уже спектакли, на которые большинство мест продаются по Пушкинской карте: «Завтра была война», «Алые паруса»… И я несколько раз наблюдал картину, когда молодые люди сначала переговариваются между собой и в телефоне что-то делают, а минут через 15-20 сцена уже занимает все их внимание. Потом уходят в разных эмоциях, со слезами на глазах — и не только девочки. И это нормально на таких спектаклях, как «Завтра была война» или «История лошади». «Алые паруса» — один из безусловных лидеров по Пушкинской карте. Значит, не только нам такой зритель нужен, но и мы ему.

— Думаю, в оперном молодому зрителю намного сложнее, чем в драме, и это видно по тому, как они себя ведут во время спектакля, особенно если пришли целой группой — много шушукаются между собой и в телефонах сидят.

— Это одна из причин появления в театре оперы и балета таких спектаклей, как «Три маски короля» и Back to life: можно сначала привлечь в театр на нечто более понятное и условно более доступное, чтобы вызвать интерес к балетному искусству как таковому. Потом очень приятно видеть этих же зрителей на классических балетных спектаклях.

Да, театр оперы и балета всегда немного сложнее в этом плане. Мы не консерваторский город. Пытались обсуждать с федеральным Министерством культуры этот вопрос на уровне руководства губернии. Но там четкая позиция: открытие нового узкопрофессионального вуза в регионе пока не рассматривается. Есть другие города, в том числе соседние. А открытие консерватории — это не только здание, оборудование, инструменты. Нужно еще сформировать профессорско-преподавательский состав….

И все-таки, на мой взгляд, Самара сегодня по уровню своего развития требует, чтобы такие профессиональные вузы у нас появились. Это может касаться и консерватории, и актерского вуза, а не только актерского факультета в институте культуры. Именно специализированного актерского вуза, который в Саратове, например, есть, а у нас — нет.

«В расчете на реконструкцию многие вопросы откладывались годами»

— Если через два года реконструкция все-таки начнется, зачем сейчас делать капремонт?

— В расчете на то, что реконструкция вот-вот начнется, многие вопросы по ремонту откладывались годами. Но еще до моего прихода в театр оформилось четкое понимание, что дальше так работать нельзя. Прошлой весной появился проект капитального ремонта, который просто не успевали запустить в каникулы, — не хватило времени на то, чтобы получить субсидию, провести конкурсные процедуры и т.д. Теперь все готово.

Что мы планируем отремонтировать? Во-первых, всю зрительскую часть. Это фойе, коридоры, буфеты, летний сад, гардеробы и мужской туалет, который давно требует серьезного ремонта, замены сантехники и т.д. Зрительный зал не трогаем пока — он в нормальном состоянии, как и почти все закулисные помещения. Во-вторых, будет частичный ремонт кровли, которая местами уже находится в аварийном состоянии. Из-за постоянных протечек делать только внутренний ремонт бессмысленно: первый же дождь перечеркнет все его результаты.

Все эти работы в основном проводятся на бюджетные средства. И мы добавляем еще свои, чтобы отремонтировать то, что ранее не было предусмотрено проектом, в том числе несколько внутренних помещений и две исторические башенки фасада. Они уже ржавые и выглядят, конечно, совершенно непрезентабельно.

Наша задача — сделать все это до начала сентября. Потому что сезон мы откроем уже 8-го числа — на этот день у нас запланирован творческий вечер Никиты Михалкова. И также в сентябре на нашей сцене — новокуйбышевский театр «Грань» Дениса Бокурадзе. Четыре вечера подряд прямо на большой сцене будет размещена театральная «коробка» со зрительскими местами, повторяющая полностью конфигурацию зала театра «Грань». Это условие Бокурадзе, его театр по-другому не выезжает. Кроме того, в конце сентября состоится уже традиционный фестиваль «Волга театральная».

— Вы упоминали также о новом звуковом оборудовании и преобразовании малой сцены. Что в результате изменится? Не будет звук включаться так, как было однажды, например, во втором отделении Ladies` Night, когда громкость слишком сильно напоминала реальный ночной клуб?

— Проблемы со звуком возникали не только на этом спектакле. Так, в «Мертвых душах» звукорежиссер вынужден был очень сильно скорректировать свои желания: задумка была гораздо богаче, чем позволила наша сегодняшняя аппаратура. Надо все-таки звук сделать современным. Поэтому мы выходим на конкурсные процедуры за счет средств внебюджета. С новым оборудованием не должно быть и явных ляпов: плавающего звука с микрофоном, неожиданно громкого звука или, наоборот, слишком тихого, лишних шумов и т.д.

За счет внебюджета преобразуем и малую сцену. Мы очень хотим, чтобы в новом сезоне у нас появилась полноценная экспериментальная сцена на 100 зрителей. Сейчас ее максимум — 49 зрителей. Это даже не камерная, а сверхкамерная сцена получается. А будет сцена для поисков нового, креативное пространство со своим репертуаром, точно не похожим на репертуар основной сцены. А на большой сцене мы как академический театр продолжим работать главным образом в ключе русского репертуарного театра.

— Людмила Николаева