Владимир Аветисян: «Я не хочу переходить грань»

Первый гость программы — почетный гражданин Самары и член бюро Союза машиностроителей России Владимир Аветисян.
Как он успевает делить свое время и свою жизнь между Самарой и Москвой? Что думает сейчас про Анатолия Чубайса и иных «уехавших»?
Участвует ли сейчас в управлении своим самарским бизнесом и каким видит его будущее?
Какими видит свои отношения с новым самарским губернатором Вячеславом Федорищевым и где и как встречается с его предшественником Дмитрием Азаровым? Почему не принял участие в громко стартовавшем и быстро исчезнувшем с медиаполя губернии ток-шоу «Очная ставка»?
Что меняется сейчас в ходе поддержки бойцов специальной военной операции? На эти и другие вопросы Владимир Аветисян ответил в ходе общения с сотрудниками редакции.

Константин Ланге, главный редактор «Самарского обозрения»:
— Владимир Евгеньевич, здравствуйте. Все привыкли к тому, что «Самарское обозрение» — это прежде всего газета, но мы развиваемся, ищем новые форматы и сегодня решили попробовать формат видеоинтервью. Большое вам спасибо за то, что уделили нам время и позволили встретиться с вами и поучаствовать в этом дебюте и, не побоюсь этого слова, эксперименте. Понимаем, что в вашем рабочем кабинете чаще всего вопросы собравшимся задаете вы, но мы попробуем задать вопросы сами, если вы не против.

Владимир Аветисян:
— То есть я у вас первая жертва? Вы решили проэкспериментировать на самых малоценных членах экипажа, как это бывает часто (улыбается — прим. ред.).

Константин Ланге:
— Почему на малоценных? На тех, кому есть что сказать и о многом поразмышлять.

Владимир Аветисян:
— Хорошо.

Константин Ланге:
— В одном из интервью вы как-то говорили, что москвичом так и не стали. Вы, в принципе, где сейчас больше времени проводите — в Москве, в Самаре, где-то еще?

Владимир Аветисян:
— Конечно, я в основном провожу время в Москве, потому что там сейчас основное место моей работы. Я, несмотря на пенсионный возраст, все еще служу. С одной стороны, это хорошо, что ты такой востребованный. Но, с другой стороны, когда я приезжаю в Самару отдохнуть, то у меня нет времени, в общем-то. Если человек заранее не записался, я с ним даже встретиться не могу. Поэтому в Самаре меня рвут на части по разным вопросам. Я к этому привык. Хоть я и живу в Москве, но не только пропиской, но и сердцем и душой я в Самаре. Поэтому, наверное, москвичом я не стал в общепринятом смысле.

Андрей Гаврюшенко, шеф-редактор объединенной редакции медиагруппы «Самарское обозрение»:
— В интервью, которое вы дали в 2022 году — оно стало достаточно резонансным, — вы оценивали и российские элиты, и отношение в стране к людям, которые покинули ее в годину, скажем так, сложных испытаний. Вы отвечали на вопрос о Чубайсе, говорили о том, что он уехал, но неизвестно, надолго ли, может быть, в очередную экспедицию, и вы сказали, что хотели бы «поставить многоточие». Вы знаете, что отношение в России к фамилии Чубайс само по себе с 90-х годов очень неоднозначное, его приплетали ко всем трудностям, которые страна проходила. Хотелось бы спросить о вашем нынешнем отношении к нему, о ваших отношениях с Чубайсом. Может быть, Вы можете сказать, что Вы сейчас, спустя уже несколько лет СВО, думаете об «уехавших» людях?

Владимир Аветисян:
— По большому счету, мое отношение к этим людям не изменилось, но хочу сразу же сказать об Анатолии Борисовиче Чубайсе.

Однажды мне передали слова президента о его отъезде — ну не то чтобы президент лично мне передал эти слова, но высказался, что «я его решение понимаю, но не разделяю». Я в прошлый раз сказал то же самое и сейчас могу сказать.

После его отъезда — это же было в 2022 году — он 2 апреля мне позвонил, поздравил меня по телефону с днем рождения. И дальше не то чтобы он от меня дистанцировался, или я от него дистанцировался, но как-то так звезды сошлись, что мы с тех пор ни разу не общались. Хотя если мы встретимся на улице, я не буду переходить на другую сторону.

Я очень трепетно отношусь к тем годам, которые мы вместе проработали, он мне очень много дал с точки зрения профессиональной. Я всегда помню Чубайса с 1998-го по 2008 год. Оставьте мне эту картинку, все остальное я не хочу пока как-то анализировать.

Если говорить о тех людях, которые все-таки уехали, то у каждого есть какая-то своя мотивация к подобным поступкам. К тем, кто бросил Отчизну в трудный момент, — здесь ключевое слово «бросил», — я отношусь негативно, и другого тут быть не может. Но у многих людей есть какие-то причины. Кто-то уехал из-за супруга, кто-то из-за супруги, кто-то из-за детей, есть много всяких моментов.

Самое главное, чтобы они, находясь там, как многие известные в стране люди, извините, не гадили в колыбель, в которой их взрастили. Вот это вызывает прямое отторжение. И опять же, для того чтобы быть гадким и негодным человеком, в принципе, необязательно уезжать из своей страны, у нас и оставшихся очень много.

Ведь когда они говорят: «Пусть будет плохо России», они же говорят — пусть будет плохо вам, мне, нашим детям. Так как любое поражение, любая неудача России — это наше с вами поражение, наша с вами неудача, которая сказывается на нас. Поэтому как я могу к ним относиться? Как к врагам. Другого не дано.

Константин Ланге:
— Если немного сузить масштаб диалога, хотелось бы спросить: на протяжении 20 лет вы достаточно сильно дистанцировались от самарского бизнеса, связанного с вашим именем. И в принципе, насколько мы понимаем, оперативным управлением этим бизнесом вы не занимаетесь. На ваш взгляд, ретроспективно, это пошло бизнесу в плюс или в минус?

Владимир Аветисян:
— Давайте все-таки в этом смысле немножко поправимся. Не я дистанцировался от бизнеса, а жизнь так сложилась, события разворачивались таким образом, что эта дистанция стала неизбежной. Потому что с сентября 99-го года прошлого столетия — страшно произносить эти слова, но тем не менее, — я работал в большой энергетике.

Совмещать еще управление какими-то другими активами — это нереально, невозможно. Не потому что есть какие-то формальные вещи, когда ты должен что-то кому-то передать, не в этом дело совсем. А дело в том, что если ты относишься к своей работе — а это была все-таки государева служба, — очень трепетно с точки зрения своего успеха или неуспеха, потому что личная мотивация очень много определяет в этом смысле, то ты не можешь быть многоруким, многоликим, многоголовым — не получится.

И поэтому с конца 1999 года я был в энергетике, никакими бизнесами лично я не руководил. А уже с 2004 года, в РАО ЕЭС, для меня Самара была одним из — тогда, по-моему, 94 было субъекта Российской Федерации, — вот одним из субъектов. Причем с точки зрения энергетики тут все было хорошо, поэтому меня это и не интересовало. То есть это не то что было искусственно, не то что я вот дистанцировался, мне было неинтересно или я не хотел, просто так сложилось.

Дальше — создание в «Ростехе» автокомпонентного бизнеса, дальше — в кризисные годы — мы не дали остановиться конвейеру АвтоВАЗа из-за нехватки компонентов, дальше создание «РТ-Энерго» и всех объектов, которые были с этим связаны. Извините, когда?

А потом, и это вполне естественно, здесь подросли менеджеры, подросли какие-то партнеры, которые этим руководили. И, собственно, я-то особо не нужен. Я всегда был нужен, когда надо было «тушить пожар».

Единственное, что я совмещал, какие виды деятельности, это еще пожарник. Это, видимо, мое второе антикризисное «я» проявлялось таким образом.

Если говорить, на пользу это пошло или нет, и вы ждете от меня: «Нет! Если бы я был, все было бы гораздо лучше», то, даже если я так думаю, я никогда не скажу. Потому что на самом деле большой актив, который стал большим в течение 20 лет, — ведь той же «Самарской сетевой компании» не существовало, она создана с нуля, к тому же к РАО ЕЭС не имеет никакого отношения. А то, что мы увидели перспективы в «Самараэнерго» и стали там участвовать в аукционах, покупать у частных акционеров акции, ну это наше провидение и, даже больше я бы сказал, симпатия и вера в рыночные активы.

Пусть это регулируемо, но хотя бы в какой-то части является субъектом рынка, не только энергетического, но и в целом рыночных отношений. Естественно, все регулируемые виды деятельности — это серьезная нагрузка, она несет за собой не только финансовые риски, но и серьезную ответственность.

Поэтому давайте отвечу так: то, что я дистанцировался, — так получилось. Хорошо это или плохо, не знаю, не скажу.

Кирилл Биджанов, редактор отдела «Власть и общество» газеты «Самарское обозрение»:
— Владимир Евгеньевич, а нынешнее руководство области вообще в курсе, что вы дистанцировались от этого бизнеса? Потому что если смотреть оперативные совещания, то постоянно подчеркивается, что вы конечный бенефициар того или иного бизнеса и что «мы об этом знаем, поэтому стараемся приглашать не номинальных, а фактических бенефициаров», вот это вот все.

Владимир Аветисян:
— Ну как-то это не очень логично. Мы, конечно, можем пофантазировать с вами на эту тему, но я думаю, что наши фантазии никого не интересуют. Я вам могу сказать, что уже давно никуда не зовут, не приглашают. Может быть, пришло осознание того, что собственник и менеджер — это разные направления в экономике. И на те вопросы текущей деятельности, на которые может ответить менеджер, собственник не может ответить в силу своей некомпетентности.

Андрей Гаврюшенко:
— В декабре вас приглашали последний раз…

Владимир Аветисян:
— Да, меня в декабре приглашали на какое-то оперативное мероприятие «Очная ставка». С тех пор не приглашали.

Константин Ланге:
— А вам не пришлось в последнее время вновь вспоминать роль пожарного в контексте движений, продемонстрированных губернатором, правительством области, заявлений о том, что они хотят вернуть активы, которые ранее были сданы в аренду муниципалитетами, речь идет о газовых активах. Для вас движение в этом направлении стало неожиданностью? Какие у вас сейчас вообще отношения с руководством области, с губернатором и руководителем правительства?

Владимир Аветисян:
— Я могу сказать, что отношения не изменились, это уже хорошо. Давайте к этому вопросу отнесемся все-таки серьезно. Что такое забрать, что такое отнять? Я не очень понимаю. Собственник, естественно, вправе сам распоряжаться своим имуществом. Нет вообще к этому ни одного вопроса. Но существует законодательство и любые, давайте обобщим, назовем их арендные отношения, они регламентируются и регулируются действующим законодательством.

В данном случае собственником является отдельный субъект хозяйственной деятельности — муниципалитет. Это должно быть его решение. Странно, что вдруг, по прошествии стольких лет, 20 муниципалитетов возбудились и решили одновременно… Это все замечательно и хорошо, но встает вопрос безопасности, кто будет за нее отвечать?

Да, если вы обратитесь в Ростехнадзор, вам скажут, что вы будете отвечать, потому что пока никто не пришел на ваше место. Вопрос — кто придет? Где та организация, которая придет?

Если обсуждать этот вопрос для того, чтобы он нашел какое-то решение, то, наверное, надо было сначала все эти риски оценить вместе с нами. Пригласить нас, пригласить руководство «Межрегионгаза» федерального и сказать: «Ребята, вот мы хотим вот так». Ну, конечно, первый вопрос возник бы: а зачем так? «Не скажем, секрет, хотим», — хотя секретов тут нет. «Хотим так», — пожалуйста, а вот что происходит. Вот здесь — присоединенная сеть. Завтра вы заберете, если договор закончился, послезавтра выставите на конкурс, СВГК придет и опять его выиграет, потому что у них присоединенная сеть. Это первое.

Второе: а кто будет эксплуатировать? «Межрегионгаз», я имею в виду его ГРО, весьма ограничен, ограничена география трубопроводов.

При этом у нас замечательный контакт с руководством «Межрегионгаза» и мы как две стороны обсуждаем, как нам это правильно сделать, чтобы у нас не наступил «час икс», когда где-то рванет, а отвечать кто будет? У нас есть большая часть собственных газопроводов, потому что арендуемые составляют менее 20%. Это наше имущество, как вы отнимете? Скажете: мы кого-нибудь посадим, и вы завтра придете и сами все отдадите?

Как-то это в нашем случае не очень правильно работает. И самое интересное — я не очень понимаю, чего хотят? Если бы сказали, чего хотят — назовем их муниципалитеты, — то мы хотя бы порассуждали, потому что «хотим отнять» — это как-то по-детски, как игрушки в песочнице, «хочу отнять». Ну отними.

Андрей Гаврюшенко:
— В своем декабрьском письме в прошлом году, отвечая на приглашение посетить ток-шоу «Очная ставка», вы написали губернатору, что удивлены формой, которая была выбрана — «наиболее конфликтной, наиболее скандальной, конфронтационной». (ответ Владимира Аветисяна на приглашение принять участие в ток-шоу «Очная ставка» публиковался на сайте oboz.info 18 декабря 2024 года. — Прим. «СО»). Не совсем понятно, конечно, со стороны, потому что многие пытаются строить версии на этот счет, как-то толковать. Может быть, вы сможете определенным образом, дипломатично это сформулировать — почему именно такая форма была выбрана?

Владимир Аветисян:
— Вы знаете, чтобы не было тут недопонимания, почему я против участия в ток-шоу вместе с губернатором… Вот если бы мы вдвоем с Милеевым участвовали в ток-шоу, это было бы прикольно. А я с большим уважением отношусь к должности губернатора, потому что это человек, которого на эту должность впрямую рекомендовал президент нашей страны, а потом избрал народ Самарской области.

Посидеть, просто послушать — наверное, ничего нового я бы не услышал. А дискуссия могла бы привести к тому, что… Знаете, я не хочу переходить грань. Надо всегда оставлять открытой дверцу личных отношений. Потому что самая большая обида — это не государственная обида, это личная обида. И в этом смысле быть статистом неинтересно, а доказательств того, что мнение, которое сформировали у губернатора, ошибочно, у меня вот такой том.

Поэтому, ну зачем это? Все и так в паблике, мы же ничего и ни от кого не скрываем. Мы пишем туда, пишем сюда, рассказываем здесь, рассказываем там, в том числе и правоохранительным органам очень много рассказали.

Если сузить ваш вопрос до фразы «что же такое происходит?», то я знаю ответ. Я знаю точно, знаю очень много подробностей, и это даже задокументировано некоторыми специальными службами.

Но, представляете, какая большая ценность, что я знаю это один? Если я вам расскажу, то это будут знать все и ценности в моем знании уже не будет. Поэтому я промолчу.

Константин Ланге:
— А вы эти тома доказательств губернатору давали, показывали? У него они есть?

Владимир Аветисян:
— Регулярно.

Константин Ланге:
— Ииии?..

Владимир Аветисян:
— Иииии… (Улыбается, разводя руками — прим. ред.). Вот тут повисла неловкая пауза.

Константин Ланге:
— Можно ли уточнить: лично вы какой видите судьбу ресурсоснабжающих организаций, компаний, которые работают в сфере энергетики, в сфере газа? Есть ли какие-то планы продажи, реорганизации или дальнейшего управления? Ну и связанный вопрос: есть ли планы входа, инвестирования, запуска новых бизнес-проектов?

Владимир Аветисян:
— Активы на то и активы, что они продаются, покупаются, приносят доходность, приносят убытки и так далее. Я всегда говорил, что Родина, честь, семья — не продаются. А все остальное — если будет предложение…

Ведь как осуществляется продажа? Первое: если ты ходишь по рынку и говоришь: «Купите». Второе: ты не ходишь по рынку и не говоришь: «Купите», но если к тебе придут и скажут: «Продай», ты будешь серьезно рассматривать это предложение. Поэтому я буду серьезно рассматривать предложение, если такое предложение поступит. Если меня спросят, а есть ли такое предложение, я не буду отвечать на этот вопрос, потому что бизнес любит тишину, а публичность он любит только в момент публикации отчетности. Все остальное все-таки должно делаться в тишине.

Если говорить о судьбе вообще ресурсоснабжающих организаций, тарифно регулируемых организаций… Ну, спорить и сопротивляться тренду, который есть в стране, бессмысленно. А государство решило, что инфраструктура должна принадлежать государству.

Кстати, многие регуляции сегодня говорят о недопущении иностранного участия в капитале ресурсоснабжающих и системообразующих предприятий. И у нас с вами, как всегда, Самарская область «впереди планеты всей». Например, в «МРСК Волги», по-моему, 12,5% иностранного участия, притом это какой-то кипрский офшор со штаб-квартирой то ли в Стокгольме, то ли еще где-то.

Константин Ланге:
— В Финляндии?

Владимир Аветисян:
— Нет, даже хуже, чем Финляндия, хотя Финляндия сейчас потеряла свой нейтральный статус и стала точно такой же для нас. И штука такая, что территориально системообразующей сетевой организацией не может быть «МРСК Волги».

Константин Ланге: 
— «Россети Волга» имеются в виду?

Владимир Аветисян:
— Ну да. А там, как мне сказали, целый член совета директоров, а сейчас якобы даже два номинируются. Ну это же только Самарской области «достижение» такое. С одной стороны вот так мы относимся, с другой — вот так… И прокуратура почему-то на это не реагирует. Не знаю, может, просто не вникли еще. Поэтому государство держит все эти предприятия под своим пристальным контролем, и я уверен, что в каком-то будущем все это перейдет государству. Только государство ни в одном своем акте не написало, что нужно все отнять. Вот это очень важный тезис.

Хорошо это или плохо? У нас постоянно идет то процесс огосударствления, то процесс разгосударствления, такая сложная штука. Я считаю, что все-таки рыночные компании гораздо эффективнее, исключая те компании, которые действительно стратегически важны для государства. Ну а дальше государство должно организовать контроль за менеджментом, чтобы всякие злоупотребления исключить, неэффективное управление исключить, потому что если государство берет на себя все эти функции, то это и ответственность государства, а у менеджеров государственных ответственность перед государством. Если вы спросите, готов ли я и хочу ли я развивать какие-то еще бизнесы: мы будем думать об этом, если нам надо будет куда-то «переложиться».

Андрей Гаврюшенко:
— У Вас есть еще и локальные проекты, например, вы с партнерами участвуете в строительном проекте в Самаре…

Владимир Аветисян:
— Это не такой маленький проект, я сейчас не про масштабы страны говорю, про Самарскую область, но это еще и очень ответственный проект. Всегда мне что-то достается в придачу с большой мерой ответственности. Центр, Волга, практически в городе последние участки под застройку, и, конечно, она должна быть красивой. Хотя, знаете, мне архитекторы говорят: «Красивое удобным не бывает», но мы стараемся, чтобы это было не только красиво, но и удобно и комфортно. И «ЗИМ Галерея», я надеюсь, задаст этот тренд, по крайней мере, для наших проектов.

Все то, что положено для социальной инфраструктуры, мы в этом проекте тоже учитываем. Более того, по благословению владыки Сергия мы определили место для храма. И так получилось, что, когда приезжал патриарх к нам, в Софийском соборе он на бумажной модели фасада этого храма написал: «Чтоб построили!» Поэтому мы сейчас работаем над проектом, и я уверен, что он тоже украсит этот берег.

Я никогда не участвую в дискуссиях «много храмов — мало храмов», я считаю, что они украшение не только визуальное, но и духовное. Поэтому у меня даже вопросов не было. Все остальное — школы, детсады, поликлиники. Но, самое главное, мы хотим сохранить эту застройку: чем ближе к Волге, тем меньше этажности, чем дальше, тем больше этажности. Ну и большой вопрос — это набережная, это федеральный проект, которая должна быть такой же красивой, как существующие уже зоны, которые разбиты на новую и старую набережную.

Кирилл Биджанов:
— Владимир Евгеньевич, а если о политике говорить: в свое время вам не раз прочили политическую карьеру то депутатом Госдумы, то губернатором, но вы всегда отвечали, что вам это просто неинтересно. Вот сейчас поменялось, может быть, ваше желание пойти в политику?

Владимир Аветисян:
— В Совет Федерации? (Смеется — прим.ред.)

Кирилл Биджанов:
— Нууу… как вариант.

Владимир Аветисян:
— Знаете, я тут тоже нового ничего не скажу и не буду оригинальным: если бы я захотел пойти в политику, я бы туда пошел, и я бы давно там был. Вот и все. Не мое.

Кирилл Биджанов:
— Еще одна должность, на которую вас прочили, — президент АвтоВАЗа. Подавалось это чуть ли не как свершившийся факт, писалось, что вы действительно рассматриваетесь на этот пост. Делалось вам такое предложение, можете сказать?

Владимир Аветисян:
— Было такое дело, тем не менее все развернулось в последний момент, и я считаю, что Максим Соколов, с которым мы очень дружим, никакой взаимной неприязни по состоявшемуся президентству и по несостоявшемуся президентству у нас нет, мы в прекрасных отношениях. Я считаю, что у АвтоВАЗа очень хороший и правильный руководитель. Поэтому, как всегда, что Господь ни делает — все к лучшему.

Кирилл Биджанов:
— Если говорить о бывшем губернаторе Самарской области Дмитрии Азарове, который был топ-менеджером одной из ваших компаний, то когда он был мэром, был губернатором, его часто называли вашим ставленником. В мае прошлого года он подал в отставку, менее чем через год после победы на выборах губернатора. На ваш взгляд, в чем была причина его ухода, что он сделал не так, в чем был прав, в чем, может быть, ошибался? Сейчас какие-то отношения вы с ним поддерживаете?

Владимир Аветисян:
— Начнем с последнего: мы с ним находимся в одном здании (речь идет о головном офисе ГК «Ростех» в Москве. — Прим. ред.), и я не могу сказать, что мы ежедневно с ним встречаемся, но иногда пересекаемся по служебной нашей деятельности, либо, извините, в лифте можем встретиться или еще где-то. Только он на шестом этаже, я на девятнадцатом.

Андрей Гаврюшенко:
— Ему есть куда расти еще…

Владимир Аветисян:
— Не ерничайте. (Смеется — прим. ред.) Ребята, ну от вас этот вопрос про ставленника, честно говоря, не ожидал услышать. Зачем весь этот бред, понятно, что это кому-то нужно для манипуляций и так далее. Но любому умному, здравомыслящему человеку как вообще может прийти в голову, что конкретно я конкретного человека могу взять и поставить губернатором. Если бы я смог когда-либо это сделать, я бы не вам давал сейчас интервью. И это, естественно, полный, полнейший бред. Но это неизбежно, потому что у нас тут, извините, нечисто, и эти спекуляции были просто на руку кампании по дискредитации губернатора. И в этом смысле привязав нас, дискредитируя меня — дискредитируешь губернатора, дискредитируя губернатора — ты дискредитируешь меня, и так далее. Надо сказать, что люди это талантливые, и все вы их знаете, небольшой секрет.

Мне сложно оценивать его деятельность на посту губернатора. Естественно, что отношения у нас достаточно простые, несмотря на то, что я его, как он стал губернатором, так я его до сих пор на «вы» называю. Ну он меня, естественно, тоже. Иногда вот я сейчас тоже задумываюсь, а перейти на «ты» обратно не могу.

Я считаю, что если человек закончил деятельность на таком посту отставкой, то, наверное, что-то он делал не так. Я сейчас не говорю про хозяйственную деятельность или про что-то еще, хороший он был или плохой, но что-то он делал не так, раз так произошло. И с этим ничего не поделаешь. Достаточно удивительный фактор для нашей страны, потому что видимых претензий к нему лично на посту не было. Но — я сейчас не про конспирологию, я о фактах, — машина работала. Ну давайте так. Я просил ребят своих посчитать, а сколько денег потратили люди на вот эту кампанию и содержание телеграм-каналов, репосты и так далее. Извините, это большие деньги получаются. И люди их потратили, вложились в проект, который не на сто процентов сулил и говорил о его успешности.

Кирилл Биджанов:
— Там десятки миллионов, мы тоже подсчитывали…

Владимир Аветисян:
— Там сотни миллионов. Поэтому это такая многоходовочка сложная, но еще раз говорю: у нас рекомендует и принимает отставку губернаторов в стране только один человек. Я считаю, что он вне критики, и раз он принял такие решения, то так тому и быть.

Кирилл Биджанов:
— Если говорить о практически полной смене управленческой команды в области, то пришли люди, которые не были в Самаре, не жили здесь и ничего не знают о регионе. Но при этом они демонстрируют несколько пренебрежительное отношение к местным, то есть употребляют слова «предатели», «подлецы», «воры», в том числе даже жаргонные выражения типа «полупокеры» и так далее…

Владимир Аветисян:
— Я вас удивлю, еще «убийцы».

Константин Ланге:
— А вы слышали? Я не слышал такого слова — «убийцы».

Кирилл Биджанов:
— По-моему, да, что-то такое было. Не складывается ли у вас впечатление, что в политическом смысле самарская идентичность больше теперь не котируется и как вообще такие люди могут управлять регионом?

Владимир Аветисян:
— Я не знаю, как могут управлять, но управляют же. Поэтому я не сторонник кухонных обсуждений на эту тему. У истории всегда есть время. История становится историей, когда проходит какое-то время. Давайте подождем. А может быть, завтра или послезавтра настанет счастье. И вы поменяете мнение об этой команде и скажете: пусть называют бандитами и убийцами, но зато мы живем прекрасно.

Кирилл Биджанов:
— Еще один вопрос в контексте: фактор Александра Хинштейна и его самарская история. Вы сказали, что не любите конспирологию, но тем не менее конспирологическая версия самая популярная, что его перевели в другой регион на очень сложный и ответственный участок работы не только для того, чтобы повысить, но и в том числе чтобы дистанцировать от Самары и происходящих здесь событий. Все-таки приграничный регион (имеется в виду Курская область. — Прим. ред.), там своих проблем хватает, и ему будет не до самарской тематики. Тогда возникает вопрос: кто его туда дистанцировал? Может быть, вы лично, или корпорация «Ростех», или Вячеслав Федорищев, чтобы избежать повторения сценария с ухудшением отношений, как это было с предыдущими главами региона? Или это все просто разговоры, попытка найти черную кошку в темной комнате?

Владимир Аветисян:
— Я честно могу сказать: я не знаю, для чего это делать каким-то своим ресурсом, ну это бессмысленно, о чем мы говорим. Я считаю, что в той роли, которую он (Хинштейн. — Прим. ред.) долгие-долгие годы исполнял, будучи депутатом, он очень хорош и профессионален, тут вопросов нет. И я не думаю, что он как-то недобросовестно мотивирован, скорее, он в чем-то убежден. Вот у меня такое сложилось впечатление, что это все-таки его убеждения, и он считает, что вот так. И как бы если он на твой счет ошибся — это твои проблемы и твоя беда. Поэтому опять же посмотрим. Ему доверили очень ответственное направление, и оно прямо очень-очень сейчас непростое. И я желаю ему большого-большого успеха, избавиться не только от приставки «и.о.», но избавиться и от тех оккупантов, которые сегодня еще в Курской области, и потом налаживать нормальную мирную жизнь курчан. И кто бы как к нему ни относился, если в этой своей деятельности он будет успешен, это будет во благо всей страны.

Наталья Эльдарова, редактор отдела «Право и Криминал» газеты «Самарское обозрение»:
— Владимир Евгеньевич, у меня сейчас будет вообще самый серьезный вопрос, коллеги, вы напрасно сейчас смеетесь. У нас в феврале в Самаре произошла совершенно шокирующая криминальная драма, семейная драма, я имею в виду убийство бывшего мэра Самары Виктора Тархова и его супруги. Разумеется, все следили за этим событием, в том числе и на федеральных лентах, наверняка и вы что-то читали об этом. У меня вопрос такой: вы с Виктором Тарховым наверняка сталкивались не один раз, как с бизнесменом, как с политиком, может быть, расскажете, какие воспоминания у вас остались о нем как о человеке, как о бизнесмене и политике?

Владимир Аветисян:
— Вы знаете, когда это событие стало новостью и мы в семье это прочитали, то это был шок, который лично меня не покидает до сих пор. Представить — даже отвлечемся от личности Виктора Александровича — просто представить, что с человеком такое случилось, и я сейчас говорю не про убийство, а то, что это…

Наталья Эльдарова:
— То, что случилось в семье?

Владимир Аветисян:
— То, что случилось именно в семье. И тот обдуманный цинизм, все то, что потом происходило… Я, если честно, даже поверить не могу, что такое может произойти. Не дай бог, конечно, вырастить… ну если, конечно, все, что мы читали, правда, — вырастить, вынянчить такое, не приведи Господь. Ну потому что все мы, конечно, понимаем, как они радовались рождению этого ребенка, его растили и так далее.

Да, мы много раз встречались, и мы никогда не дружили. Виктор Александрович был такой сложной, непростой личностью.

Последняя запоминающаяся встреча с ним — а они все были какие-то такие, я с ним никогда никаких деловых вопросов не решал, — и совпало так, что я был очень глубоко и серьезно в Москве в это время. Он мне звонит в РАО ЕЭС и говорит: «Слушай, я прилетел в Москву. Я сейчас к тебе приеду». А у меня приемная всегда битком, график расписан на две недели вперед, «дырок» нет вообще. Обедал я — ну, кстати, я хорошую привычку тогда выработал и сейчас ей не изменяю: я обедаю на рабочем месте в течение пяти минут. То есть у меня обед — это занесли и вынесли. Ем я быстро, привычка из общежития строительного института. И я говорю: «Виктор Александрович, ну ты что, это нереально. Ты хотя бы позвонил ну за три дня, а сегодня я даже раздвинуть никого не могу». И он говорит: «Ну я же мэр твоего родного города, ну как же ты…» И я думаю: «Ну неудобно, правда». Секретарю говорю: «Слушай, посмотри, ну полчаса какие-то там сдвинь». Он опоздал на полтора часа. При этом я не мог начать встречу, потому что я должен был бы ее прекратить и так далее. Он приехал в итоге, не извинился. И начал мне рассказывать, как важны сегодня для экономики страны дирижабли и что нужно вкладываться в строительство дирижаблей. Я, если честно, обалдел, но потом я так смеялся, что все это напряжение, которое там на нас давило, потому что работа была такая, нервная… Понимаете, все это, несмотря на какое-то чудачество, оно всегда оставляло теплые чувства к нему, и вот он такой, какой он был, и, повторюсь, конечно, это шок, от которого никто в себя прийти не может.

Наталья Эльдарова:
— Мои коллеги по-сексистски оставили мне женские вопросики: культура, спорт, благотворительность. Начнем со спорта. Все знают, что вы любите спорт, это видно по вашему кабинету, по фотографиям. Но хотелось бы про баскетбол вас спросить, потому что вы были руководителем областной федерации баскетбола и большое участие принимали в баскетбольном клубе «Самара», который добился некоторых успехов. А сейчас эта страница вашей биографии перевернута, то есть неинтересно больше, не занимаетесь?

Владимир Аветисян:
— Ну как это некоторых успехов? Даже обидно. Баскетбольный клуб «Самара» добился выдающихся успехов. И это не только достижения главной команды, это структура, которая много раз Федерацией баскетбола России признавалась лучшей в стране. Потому что наличие команд всех уровней, всех возрастов, начиная с детей, заканчивая командой мастеров, да и в Лигу ВТБ не так просто было попасть. В общем, многофакторная такая история. Это и детский баскетбол, то, чем я в последнее время, будучи президентом федерации баскетбола занимался, это и такой серьезный костяк ветеранов, бывших игроков того самого «Строителя», который создал в свое время еще Генрих Приматов.

У нас очень богатая история, и я бы «некоторыми успехами» это не называл. Вспомним только 1997 год — это вообще Еврокубки, это «Реал», это «Киндер» в Самаре. И пусть мы там не добились больших успехов — бюджеты несопоставимы были, — но все европейские гранды, и греки, и итальянцы, и испанцы были в Самаре. Поэтому я горжусь, что с 94-го года поддерживал баскетбол в Самаре, и начал я это именно с детского баскетбольного клуба, с детского спорта, потом это стало такой большой структурой, и мне ребята предложили возглавить федерацию. Я помню, что на первом собрании сказал, что если я могу что-то привнести сюда из бизнеса, то это оценка результатов и четкий просчет достижений.

Надо сказать, что за время моего президентства в Самарской области появилось множество профессиональных, классных баскетбольных площадок, что число занимающихся баскетболом в Самаре утроилось. В общем, что называется, если бы сейчас было отчетное собрание, то было бы чем отчитаться. Но я сейчас не об этом. Я, если честно, не очень, опять же, понимаю, что произошло. (СБСК «Самара» лишился традиционной поддержки со стороны региональных властей и запустил в итоге процедуру самоликвидации. — Прим. ред.). Потому что на самом деле — я сейчас про баскетбольный клуб «Самара», — можно было просто сесть и обо всем договориться с Камо Сергеевичем Погосяном (многолетний президент БК «Самара». — Прим. ред.). Почему не так — не знаю. Но разрушить можно легко, а воссоздать гораздо сложнее. Потерять просто, очень сложно найти правильный путь и вернуть то великолепие самарского баскетбола и ту баскетбольную жизнь, которая была. Но дай бог, чтобы все получилось, потому что говорить: «Вот они такие-сякие и пусть будет хуже», я не буду. Потому что будет хуже кому? Будет хуже спортсменам, будет хуже детям, будет хуже их родителям? Я вот этого не хочу, я хочу, чтобы они были успешны.

И когда я понял, к чему это идет, я посчитал, что вправе, с учетом тридцати с лишним лет участия в этом проекте, если это вообще можно назвать проектом, закончить свое в нем участие. Потому что по необходимости можно заставить кого-то что-то сделать. А вот чтобы еще человек от этого получал удовольствие — это невозможно. Без удовольствия я, извините, ничего не делаю.

Наталья Эльдарова:
— С вами связывают деятельность благотворительного фонда «ЕВИТА». Для меня это немного личный вопрос, потому что я очень высоко оцениваю как личные, так и профессиональные качества руководителя этого фонда Ольги Шелест, мы достаточно давно с ней по работе контактируем. Как вы сами оцениваете работу фонда? И к этому привязан второй вопрос: при выборе того или иного гуманитарного проекта, кому оказать помощь, как осуществляется этот выбор?

Владимир Аветисян:
— Во-первых, наличие этого фонда избавило меня от необходимости делать выбор.

Наталья Эльдарова:
— То есть на Шелест переложили все… (Смеется — прим.ред.)

Владимир Аветисян:
— Нет, не совсем так. Потому что я этой деятельностью — если можно назвать так — занимаюсь давно, и для меня всегда труден вот этот момент выбора, «да» или «нет». Потому что, может быть, кто-то просто вводит меня в заблуждение, и я сейчас не про мошенников говорю, очень много тонкостей, что можно, что нельзя. Очень часто родители, вполне естественно, хотят сделать, чтобы было лучше. А получается хуже. Не всегда они правильно оценивают, где и как эту помощь можно оказать (основанный В. Аветисяном благотворительный фонд «ЕВИТА» оказывает помощь семьям с тяжелобольными детьми. — Прим. ред.). И для меня всегда было так: вот я адресно оказал помощь и увидел результат. Сегодня сделали операцию, завтра человек встал и побежал. Замечательно, прекрасно. Но, как я уже рассказывал об этом, помощь эта была с моей стороны несистемной: тут руки дошли, тут руки не дошли, тут принял решение, тут не принял решение. И я понял, что надо как-то ее систематизировать. Я, придя в «Роснано», как-то посчитал, что все доходы, которые я могу получить там в качестве бонусов и так далее, могу напрямую направлять в два фонда. И поскольку мне приходили благодарности, я заинтересовался, как все это устроено. И вот я решил организовать фонд, и, как это часто бывает, случай часто помогает. Так получилось, что мы познакомились с Олей и я сделал ей предложение возглавить фонд. Она его приняла. И для меня самым большим откровением было, в общем-то, то, что основной фокус нашей помощи — это помощь безнадежным больным. То есть ты не можешь излечить. Ты не можешь совершить чудо. Ты можешь облегчить существование больного и продлить его на столько, на сколько Господь позволит. И облегчить жизнь тех людей, которые ухаживают за ним. Потому что очень часто вы не представляете, какой это ад. Потому что ты не можешь отойти, ты не можешь воспользоваться какими-то элементарными вещами, нормальными для любого живущего человека, который, в принципе, даже не задумывается, что у него есть время на это, на это и на это, а у другого человека не только времени нет, но и возможности. И я не сразу к этому привык.

Но когда мы говорим о выборе, то у фонда есть регламенты и фонд за них не может выйти, для этого нужны специальные решения и так далее. Поэтому здесь стало гораздо проще. Но вообще-то, чего греха таить, чаще я стараюсь от этого отступить. Говорю: «Оля, а можно вот туда?», а она говорит: «Нельзя туда». Я говорю: «А можно я дополнительно денег дам, а фонд окажет помощь?» Она: «Нельзя».

Наталья Эльдарова:
— С ней бесполезно спорить, мне кажется…

Владимир Аветисян:
— И тогда я иду и делаю это напрямую. Хотя все, что возможно и реализуемо, все мои в этом смысле желания и чаяния, все она реализует, в том числе, например, помощь адаптивному тхэквондо. Сейчас по осени будет большой турнир кикбоксеров, где будут в том числе кикбоксеры адаптивные. И уже «ЕВИТА» написала письмо, в котором фонд выражает поддержку этому турниру, и там они даже рассчитывают на президентские гранты и так далее. Поэтому деятельность фонда не прекращается.

Я не считаю, что нужно каждый раз отчитываться. В той, небесной канцелярии все куда надо ложится. Поэтому с Олей в этом смысле спокойно.

Наталья Эльдарова:
— У нас в Самаре сравнительно недавно открылся необычный музей, Дом рока, который сразу достаточно ярко выстрелил, это сейчас одна из любимых локаций самарцев в плане проведения каких-то фотосессий на фоне музыкальных раритетов. Дом рока уже участвовал в Ночи музеев, то есть влился в нашу музейную жизнь. Но появилась какая-то страшная инсайдерская информация, что вы можете этот музей перенести в Москву. Насколько это соответствует истине? Не хотелось бы.

Владимир Аветисян:
— Я не делаю импульсивных поступков, необдуманных и так далее. Если вдруг такое решение созреет, то так оно и будет, но не потому, что я на кого-то здесь обиделся или еще что-то. Музей очень сложный, и он изначально задумывался как один из элементов точки притяжения людей, которые каким-то образом интересуются этой культурой, неважно, живут ли они этим или просто хотят приоткрыть какую-то завесу. Когда мы с этой идеей работали, то разработчики музея, английская компания, сказали: «А почему Самара? Бессмысленно здесь это делать, это или Москва, или Питер. В честь чего такой музей в Самаре? Люди будут ходить? Если он будет в Москве, он будет битком каждый день, будет стоять очередь. Если в Самаре — мы очень сильно сомневаемся. Пока ты нам не расскажешь, почему в Самаре…» И вот я рассказал им про свое детство, и получился этот «шлюз» в мир рок-культуры.

Но вообще, если говорить о том, что такое «Дом рока», — это то место, куда человек может прийти и найти занятие себе по интересам. Очень серьезное музейное пространство, я не слышал ни одного какого-то отрицательного отзыва от людей, которые приезжали из столицы нашей Родины. Последнюю рецензию мне выдал по телефону Олег Николаевич Сысуев, который его посетил. Он сказал: «Ну вообще ты удивил, как возможно такое». И это правда, и все так реагируют, и я с этим согласен. Поэтому подождем пока с переездом.

Наталья Эльдарова:
— Еще одна ваша визитная карточка — музыкальный коллектив D’Black blues orchestra. Я не очень сильно в курсе касательно гастрольной составляющей деятельности группы, потому что на слуху больше проекты не денежные: когда коллектив выступает на набережной Самары в формате уличных музыкантов, когда вы выступаете в госпиталях перед ранеными бойцами СВО. Понятно, что это проект больше для души. Какие у вас музыкальные задачи и цели, какие-то задумки интересные?

Владимир Аветисян:
— Жизнь нас все-таки очень сильно скорректировала, потому что в основном до 2022 года D’Black — это большой интернациональный коллектив, который привык гастролировать и по ближнему, и по дальнему зарубежью, и даже проехал Китай с гастролями. И это 15 человек на сцене, это практически половина состава иностранцы, словом, такая громкая дудка, которая очень сильно звучала. И мы привыкли к этому формату, и нам всегда было достаточно сложно переходить в акустический формат, хотя мы всегда очень это любили. Мы продолжаем поддерживать отношения с нашими коллегами, зарубежными музыкантами, у нас есть общий чат, где мы поздравляем друг друга с днем рождения, с праздниками. Вот наши испанцы поздравили нас с 23 Февраля, а 8 Марта поздравили наших девчонок. То есть мы не разжимаем руки, но мы давно не играли вместе: для них проблема приехать, виза, перелеты и так далее. Но даже и не в этом дело. Праздничного настроения не было у нас. И когда большие концерты ушли у нас на задний план, стало больше интересно выступать в таких камерных форматах, в том числе мы уже традиционно выступали в нашем госпитале, выступали в окружном Доме офицеров, и будем дальше это делать. И слава богу, что, каждый раз приезжая, ты приезжаешь к новому зрителю. Бойцы проходят лечение, реабилитацию и выписываются.

У нас не изменилось это чувство эйфории, когда мы играем вместе, выходим на сцену. Но, может быть, я ошибаюсь, поправьте меня, но выйти на площадь любого города, поставить большую красивую сцену и сыграть два часа англоязычный репертуар — ну как-то так, не очень форматно, что называется. Хотя, если честно, лично я не вижу в этом ничего плохого и даже считаю, что это было бы правильно, потому что мы, в отличие от них (имеются в виду страны западного мира, реализующие антироссийскую санкционную политику. — Прим. ред.), никакую культуру не отменяли и не зачеркивали. Но все-таки не лежит душа ни к этим песням, ни к этой музыке, ни к тому, чтобы это демонстрировать зрителям, которые, возможно, даже получат от этого удовольствие. Не тот настрой.

Но зато у нас появились какие-никакие свои песенки, причем нас всегда критиковали: «А где ваши?» Вот, появились наши. И сейчас если играем русскоязычный блок, а мы его играем всегда, то мы там миксуем песни, которые нам давно полюбились, и мы их исполняем уже много времени, и новые. Слушайте, D’Black же существует с 2008 года. Почти 20 лет.

А вообще надо сказать, что ребята в госпиталях, когда смотришь и видишь людей перевязанных, раненых, кто-то с костылями, кого-то чуть не принесли, и думаешь: «Зачем вообще им эта музыка?» А знаете, как они реагируют на это и насколько они живо участвуют в этом концерте, что выходишь оттуда просто воодушевленный. То же самое было, когда мы для семей военнослужащих выступали в окружном Доме офицеров. Жизнь продолжается. Проект этот — мы все теперь называем проектами — он живет, и что будет в будущем, не знаю. Мы были первой такой командой, которая в 2014 году практически сразу после референдума в Крыму приехала и выступила на площади Нахимова в Севастополе. Нам знакомы многотысячные площадки: 24 тысячи, 74 тысячи, 76 тысяч человек, нам это все знакомо, и, конечно, мы по этому всему скучаем.

Константин Ланге:
— Владимир Евгеньевич, вопрос, связанный со специальной военной операцией, хотел бы кое-что уточнить. Известно, что вы достаточно активно участвуете не только в концертах, но и активно помогаете бойцам, участвуете в закупках самых разных нужных и важных вещей. Вы все три года этим занимаетесь?

Владимир Аветисян:
— Для меня это не как бы некий театр военных действий, для меня это конкретные люди, иногда это мои близкие друзья. Это счастье, когда люди возвращаются, это горе и потери, это ранения. Сейчас один мой близкий друг находится в госпитале на излечении после очень тяжелого ранения конечностей. То есть это уже не какая-то такая история, которая где-то там существует, она подошла совсем близко. И это не только и не столько беспилотники, которые практически каждый день летают над нашей страной. Но это и то, что я нахожусь на постоянной связи с ребятами, со многими подразделениями. Что я хочу сказать… Что необходимость в технической помощи, она стала намного меньше. То есть нашу армию по сравнению с первым годом-полтора стали снабжать гораздо лучше. Во-первых, беспилотники, которые первое время были основной просьбой, в чем наши бойцы чувствовали нужду, сейчас производятся даже в лабораториях на передовой. И мы этому научились, я очень близко дружу с подразделением группы «Каскад», это первая бригада беспилотной авиации, которая создана в Министерстве обороны, она как бы переросла из добровольческой бригады. Они очень много рассказывают, поскольку совершенствование беспилотных аппаратов происходит ежедневно. Мы что-то придумали, враг что-то придумал, как с нами бороться и как нас обмануть, тут же мы что-то придумываем и так далее. То есть это постоянное усовершенствование. И конечно, сегодня, что я знаю не понаслышке, война стала другой, очень многие ребята, которые полжизни пробегали с автоматами, они говорят, что ни разу не выстрелили из автомата, потому что артиллерия, беспилотная авиация… Пожалуй, только штурмовики, которые зачищают освобожденные населенные пункты и различные «укрепы», пожалуй, только они пользуются стрелковым оружием.

Война стала очень технологичной. Так было всегда, технологии для военной промышленности всегда очень важны, во всю историю существования. Очень много мы взаимодействуем с ребятами, с нашей бригадой, которая расквартирована в Тольятти, с другими подразделениями. Я верю в то, что ребята победят и все вернутся с победой. Дай бог, чтобы это произошло в самое кратчайшее время. И я еще раз повторю тот тезис, который как-то кто-то пытался перевернуть, но всегда в государстве Российском офицерство было элитой, и мне кажется, что задача правительства — сделать, чтобы опять быть офицером — не для того, чтобы выиграть очередную войну, а для того, чтобы общество развивалось в правильном направлении, — чтобы быть офицером было почетно. И чтобы в военные училища конкурсы были такие, чтобы еще и не каждого брали, а не так, что «а пойдем-ка мы в какое-нибудь кадетское училище».

— Редакция «СО»