Вячеслав Торчинский: «Мне бы хотелось, чтобы и в Перми был такой театр, как в Самаре»

Какие вопросы он решал в Перми и с какими планами приехал в Самару? Считает ли себя продолжателем тренда на руководителей театров из числа варягов? Удалось ли драмтеатру восстановиться после снятия коронавирусных ограничений? Как самарская драма будет меняться с приходом нового директора?

На эти и другие вопросы в интервью «Самарскому Обозрению» ответил сам Вячеслав Торчинский.

— Кто и как предложил вам занять должность директора Самарского академического театра драмы?

— Такое предложение поступило сначала от министра культуры Татьяны Мрдуляш, затем было собеседование с губернатором Дмитрием Азаровым.

— Почему вы согласились на работу в Самаре?

— У меня пока нет четкого ответа на этот вопрос. Можно сказать, что это стечение различных обстоятельств. Я находился в поиске новых предложений, Татьяна Павловна искала новых людей.

И тут наши пути сошлись, мы решили попробовать. В моей карьере это первый случай, когда я работаю в другом регионе. Всю жизнь я проработал в Пермском крае и не планировал менять регион.

Если проследить карьерный путь руководителей российских театров, то в большинстве своем это такие фланирующие по стране, а то и по миру люди. Даже московские театры лишь за редким исключением возглавляют коренные москвичи, которые начинали в театре, а потом выросли до руководителей. Куда больше приезжих.

С одной стороны, директор театра — достаточно узкая специальность. С другой — театр все-таки не киоск и не предприятие. Театров в принципе не так много. Получается, что руководители и театры ищут друг друга. Самарский драмтеатр тоже укладывается в общий тренд: худрук Валерий Гришко приехал из Санкт-Петербурга, главный режиссер Михаил Лебедев — из Перми.

Генеральный директор Большого театра Владимир Урин в свое время приехал из Кирова. Андрей Борисов, возглавляющий сейчас музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, до этого возглавлял Пермский театр оперы и балета.

Директор Александринского театра Сергей Емельянов — бывший министр культуры Республики Коми. Директор московского Театра на Малой Бронной Елена Мироненко в прошлом — министр культуры Красноярского края.

В общем, это достаточно распространенная история для руководителей отечественных театров.

— Что вы до этого знали о Самарском театре драмы? Видели ли его спектакли до приезда в марте?

— Нет, спектакли я не видел. Какие-то знания у меня были, но не скажу, что Самарский драмтеатр был в первой пятерке театров, с творчеством которых я был знаком.

Однажды у меня была командировка в Самару, я видел здание театра и помню, какое впечатление оно тогда на меня произвело.

Мне бы очень хотелось, чтобы и в Перми был такой театр — в красивом историческом здании, в хорошем месте, с великолепной труппой. Редкий московский театр может похвастаться таким расположением.

— С каким настроением вы приехали в Самару?

— Было волнение, потому что это все-таки новая веха в жизни, новая профессия. Да, я знаком с этой работой, но до сих пор руководил театрами с другой площадки — в ранге министра культуры…

Это новый большой и сложный коллектив. Мне приходилось работать с творческими коллективами, руководить творческими коллективами, так что я понимаю специфику отношений внутри этих коллективов.

Поэтому мне было важно понять, буду ли я принят. Причем это взаимно — и я должен принять то, что есть, и меня должны принять.

В одном только административном формате построить отношения невозможно. Театр — это не военизированная организация, которая может функционировать только через приказы. Здесь надо быть более гибким.

— Расскажите о своей работе на посту министра культуры Пермского края. Что удалось сделать, какими проектами вы гордитесь?

— Я работал в тот сложный период, когда началась реализация национального проекта «Культура». Нужно было постоянно учиться, потому что все запускалось с колес.

Федеральное министерство культуры нарезало нам все новые и новые задачи. И мне кажется, что наша команда с ними справлялась. Но задачи растут с каждым годом, и нынешнему министру, наверное, еще сложнее, чем было мне.

Кроме того, на протяжении всего этого периода шла подготовка к празднованию 300-летнего юбилея Перми.

Я начинал этим заниматься еще как начальник городского департамента культуры, затем — как заместитель главы города по культуре и молодежной политике. Я первый человек, который привез заверенные печатью документы из Российской академии наук, подтверждающие, что 12 июня 2023 года Перми исполняется 300 лет.

После этого началась активная фаза строительства, ремонтных работ и приведения в порядок культурных объектов.

Началось строительство новой художественной галереи, проектирование нового здания театра оперы и балета, реконструкция филармонического зала и зрительного зала драматического театра, модернизация «Завода Шпагина» (сейчас это социокультурное пространство на территории Пермского мотовозоремонтного завода в историческом центре города. — Прим. ред.). И многое другое.

При мне в Пермском крае была запущена система рибейтов для производителей кино. Создана кинокомиссия и структура, которая обеспечивает весь съемочный процесс в регионе — начиная от подбора локаций и заканчивая взаимодействием с органами власти.

— Вам удалось найти общий язык с художественным руководителем драмтеатра Валерием Гришко и коллективом? Как складываются ваши отношения? Возникают ли противоречия из-за творческих планов?

— А что, вы этого ждете? (Смеется.) Нет, никаких разногласий у нас нет, потому что творческая составляющая — это абсолютно прерогатива Валерия Викторовича, и я стараюсь в эту часть без необходимости не лезть. Если он хочет что-то обсудить, мы обсуждаем.

Как, например, было со спектаклем «Полет над гнездом кукушки» — ему было интересно мое мнение. Он невероятно влиятельный человек в труппе — он для них и бог, и герой.

Так что последнее творческое слово всегда за ним. Но он позволяет с собой спорить, готов к дискуссии, умеет слышать и менять свое мнение, если нужно.

Он столько лет в искусстве, и он бы не добился такого успеха, если бы не умел слышать других людей. В этом смысле с ним можно обсуждать любые вопросы — нет абсолютно никакой закостенелости. Да, у него сформировалось свое представление о том, что хорошо, а что плохо, и он имеет на это полное право.

Что касается коллектива, то сейчас идет пристрелка. Хотя я был готов к более жесткой встрече.

Коллеги относятся достаточно лояльно. В какой-то степени это может быть связано с тем, что в театре немного подустали от отсутствия четкого административного управления. Как-то не складывались отношения с предыдущими руководителями — то один директор, то другой.

Но работать проще, когда есть четкие правила игры, есть понимание, с кем и как решать административно-хозяйственные и управленческие вопросы.

Что у этого большого и сложного корабля есть капитан и что он не просто плывет куда-то под парусами. Это в том числе вопросы стабильности — что работникам будут платить зарплату, что как экономическая единица театр функционирует, что есть взаимодействие с учредителем в лице министерства культуры, что коллектив не брошен на произвол судьбы.

Люди должны это видеть и знать в лице конкретного человека — директора. Он сам по себе должен вызывать ощущение стабильности.

Поэтому, конечно, чувствуется, что коллектив театра устал от состояния безвластия и безвременья. Может быть, в том числе это мне и помогает.

Театр — это предприятие по выпуску творческой продукции.

А раз это предприятие, то оно должно функционировать достаточно четко и по определенным правилам. Мы каждый день играем разные спектакли — в таком ритме театр должен работать идеально. Иначе мы просто не сможем реализовать стоящие перед нами задачи.

— Ваша предшественница Яна Егорова была вынуждена покинуть свой пост в силу «принципиального непонимания со сложившейся ранее управленческой командой, всеми способами отстаивавшей свои привычные методы ведения дел». Удалось ли сейчас преодолеть эти разногласия? Нет ли у вас опасений повторить судьбу Егоровой?

— Я не вижу каких-то разногласий. У меня никаких проблем во взаимопонимании нет, коллеги открыты к диалогу. В любом учреждении складывается своя система управления. И если я понимаю, что я бы ее поменял, что она меня не устраивает, я делаю это постепенно и плавно, а не революционными методами. Мы друг другу объясняем, почему надо так, а не иначе, и бывает, что коллеги меня переубеждают.

— Пандемия коронавируса многое изменила в деятельности учреждений культуры — им в числе первых пришлось ограничить работу и приостановить допуск посетителей на свои площадки. Внебюджетные поступления сократились, равно как и посещаемость. Как все это отразилось на финансовых показателях драмтеатра и связанных с ними творческих планах?

— Самарский драмтеатр в силу своей востребованности сумел выйти из этой ситуации почти без потерь. Сегодня наши доходы и посещаемость — это мечта многих учреждений культуры.

Далеко не каждый театр работает шесть дней в неделю и каждый вечер ставит разные спектакли. Даже не все наши коллеги по цеху в Самаре так работают.

Благодаря этому мы не только вернулись к допандемийным финансовым показателям, но даже опережаем план. Так что сейчас театр чувствует себя вполне устойчиво. Притом что никакой компенсации выпадающих доходов мы не получили. Потому что справились.

Да, мы не платим супервысоких зарплат, и я полагаю, что по этому поводу у сотрудников есть вопросы к администрации театра.

Но мы исправно исполняем майские указы президента, и сейчас средняя зарплата в театре — свыше 40 тыс. рублей. У нас великолепные актеры, которые востребованы и в кино, и в других театрах, и нам очень важно, чтобы они сохраняли интерес именно к нашему театру.

— Как сильно выросла посещаемость театра после отмены QR-кодов и ПЦР-тестов, а также снятия других коронавирусных ограничений?

— Я проблем с посещаемостью вообще не увидел. QR-коды особо людей не останавливали — люди по-прежнему ходили в театр, несмотря на все ограничения. Сейчас, конечно, стало проще. Практически каждый спектакль — аншлаг.

На «Тартюфе» опять полный зал. Одна женщина сказала мне: «Я пять раз ходила на этот спектакль». Пять раз!

Но мы все равно должны давать людям возможность увидеть новые спектакли. В ближайшее время у нас очередная премьера по Евгению Гришковцу, и мы надеемся, что это будет очень яркое представление. Еще один спектакль готовится под юбилей одного из любимых артистов Самары Владимира Гальченко.

— Какие сейчас обсуждаются возможности для того, чтобы театр мог развиваться, а артисты реализовывали свой творческий потенциал?

— Труппа Самарского драмтеатра достойна столичных подмостков. Творческий потенциал и творческие возможности труппы — очень высокие. Поэтому любовь местной публики к театру совершенно обоснованна.

Я видел разное отношение к культурным институциям, но такой невероятной любви, такого благоговения я, честно говоря, не встречал нигде.

Это величайшая ценность, и низкой поклон самарской публике за то, что случилась такая невероятная взаимная любовь. Это достаточно редкая история.

В этом, безусловно, есть свои подводные камни. Такая абсолютная преданность театру несет в себе опасность самоуспокоения.

Все друг другом довольны: зрители — театром, театр — зрителями, и, вроде, можно на этом успокоиться. Но все-таки нужно выходить из зоны комфорта, чтобы достичь новых горизонтов. А если все время находиться в комфортном состоянии, поводов для изменений нет.

Поэтому мы сейчас много говорим и с министром, и с коллегами о том, что нам нужны новые формы, нужно экспериментировать, показываться не только самарскому зрителю, но и профессиональной театральной критике.

И, возможно, критики уже не будут относиться к театру с таким же трепетом. Но для нормального развития театра это просто необходимо. Ни в одном деле нельзя стоять на месте.

Тем более что искусство, и в особенности современное искусство, двигается семимильными шагами — появляются новые технологии. Мы же бежим за зрителем и по идее должны быть в авангарде. А зритель сегодня молодеет, живет в новом современном пространстве.

Игру актеров, драматическую составляющую ничто не заменит. Никто не заменит талантливых авторов, машина не напишет качественный сценарий. Но технологический прогресс диктует в том числе и новые формы подачи материала.

Понятно, что мы — академический театр и во многом базируемся на классическом репертуаре. А классика всегда связана с возрастом самих произведений.

Опере и балету в этом смысле тяжелее всех, потому что в последнее время появилось не так много новых произведений в этих видах искусства. И им сейчас нужно, чтобы современная публика их адекватно воспринимала.

Парадокс, да? Выходить из адекватного состояния…

Сейчас идут споры о том, должны ли классические произведения интерпретироваться в тех же интерьерах и костюмах. А почему пиджак не того цвета или фасона? Да потому что жизнь меняется. Величие этих произведений — не в костюмах и не в интерьерах. А в той философии и смыслах, которые в них заложены. А эти смыслы вечны — неважно, сколько прошло времени.

Любовь и ненависть, честь и мужество, вражда и предательство честность и порядочность… Авторы писали свои произведения ровно под те формы, которые они видели в то время. Если бы они писали это сегодня, форма была бы другой. Посмотрите наш «Тартюф». Те же самые люди с теми же комплексами и проблемами.

Все-таки театр — это не музей. Задача музея — абсолютное сохранение формы, это застывшее искусство. Театр же может легко совмещать формы.

Если мы не будем этим пользоваться, мы рано или поздно отстанем. Если бы в театре ничего не менялось, на сцене по-прежнему играли бы только мужчины, все было бы очень условно. Но когда-то это тоже было классической формой. Так что возможности у театра огромные, и их нужно использовать.

Нам нужны новые постановки, новые спектакли, мы должны задействовать всю труппу. Замечательный творческий потенциал должен работать, иначе теряется квалификация и, как следствие, зарплата.

Также мне бы хотелось расширить PR и рекламную службу и создать структуру, которая занималась бы грантами и спонсорством. На сегодняшний день у театра нет спонсоров. С этим еще никто не работал.

Мы не должны рассчитывать только на бюджет. Я ни в коем случае не хочу занимать иждивенческую позицию. Я был министром и понимаю, что такое бюджет, понимаю все бюджетные ограничения. Нельзя все время просить, нужно и самим что-то привносить.

— Готов ли уже проект реконструкции, которой театр дожидается несколько лет? Определилась ли по итогам проектирования стоимость работ? Когда начнутся сами работы?

— Мы близки к завершению проекта. Сейчас мы вносим корректировки в связи с нынешней ситуацией, ростом цен на строительные материалы. Больше этого я сказать пока не могу.

— Что будет временной площадкой?

— Есть разные варианты. Сейчас мы изучаем опыт других театров, которые по-своему выходили из подобной ситуации. Многое будет зависеть от самого проекта.

Какое-то время можно будет совмещать реконструкцию и спектакли — есть разные виды работ, которые позволяют нам работать дальше. Например, ремонт малой сцены не остановит работу театра. Остановиться мы должны будем, когда рабочие зайдут в зрительный зал.

— Может ли драмтеатр на время реконструкции переехать в другой город?

— Переезд в другой город не обсуждается. У нас может быть гастрольная программа на пару месяцев. Есть варианты работы на площадках наших коллег, в домах культуры. Это решаемая история. Понятно, что и театру, и зрителям будет некомфортно, но это неизбежные трудности. И нужно так организовать работу, чтобы период реконструкции доставил как можно меньше неудобств.

— Кирилл Биджанов