Любовные отношения

Я, по понятным причинам, опишу это чувство от мужского лица. Хотя мы с вами, девушками, до поры до времени, вполне симметричны. Кроме того, я надеюсь, что аудитория у нас понимающая.

Это не будет какая-то неуместная интимная откровенность. Это собирательное «Я». Хотя, как честный человек, я не имею права отмежеваться от этого самого счастливого представления, когда мне точно понятно, что меня любят. Что «Она» меня любит, раз уж мы условились говорить от лица мужчины. Вот начало этого описания.

Мне нужно, чтобы она появлялась откуда угодно, когда мне ее очень не хватает, когда она мне очень нужна, и растворялась бы где хочет, когда мне и так хорошо.

Мне нужно, например, чтобы она при встрече вечером после рабочего дня, расспрашивала, как прошел мой день. Вникала бы, что стоит за моими словами, как это у меня реально было. А своими обстоятельствами особо и не грузила.

Мне нужно, чтобы она была рада за меня, за те удовольствия, которые я от жизни получаю независимо от того, насколько она сама туда вхожа. Вот она мне и обед приготовила, и рубашку глаженую, и ремень к носкам подобрала, и с удовольствием смотрит в окошко, как я холеный ухожу на какую-то тусовку. Я описываю максималистское представление. Самое развязное. Хотя, если еще больше дать волю своей фантазии, необузданной…

Итак, когда мне, любому мне, точно понятно, что она меня любит?

Когда она видит мои недостатки, в том числе прискорбные, особенно такие, которые мешают и нашей с ней общей жизни, и ей самой, но не укоряет меня, а сочувствует мне.

Когда она сопереживает, понимая, что я себе это не выбирал, как бы я сам это не комментировал. Если я какой-то прижимистый, скупой или, наоборот, транжира безответственный, она понимает, что у меня сложности с деньгами, или у меня было неблагополучное в этом смысле детство, или не было правильного примера.

Если я лежу перед телевизором эдаким овощем неделю за неделей, она не предъявляет мне претензии, а понимает, что у меня какая-то внутренняя опустошенность, и ломает себе голову, как бы меня приободрить.

Если она слышит, как я вульгарно, недопустимо скандально разговариваю с собственной матерью, месяцами ей не звоню, она понимает, что да, это, конечно, не годится, это неправильно, но это не моих рук дело, это не мой выбор. Меня в это загнала жизнь, может быть даже руками той же матери. Ну, и так далее.

Вот это отношение ко мне с большим знаком «плюс». Его можно назвать — любовь, дружба, родственность. Это точно то чувство, в фокусе которого любое «Я» хотело бы оказаться. Охотно бы оказалось. Вот это чувство мы и будем дальше называть любовью.

А если наоборот? Если она при встрече начинает сама выговариваться, не заглянув мне в глаза, не наведя резкость? Не спросив — кстати мне сейчас это или не кстати, скучно мне все это слушать или нет, интересно или не интересно? Если она говорит: «куда это ты без меня собрался?», «ну почему мы должны дома всю жизнь просиживать, посмотри: все люди куда-то ездят, что-то делают», «как ты с матерью родной разговариваешь»?

Она может быть сколько угодно права в своих претензиях и упреках, но это отношение ко мне со знаком «минус».

Как бы она сама это не комментировала. Она может совершенно искренне говорить психологам или родителям, подружкам, что это ее страсть, карма, ее крест, что это — чемодан без ручки: «и нести неудобно и бросить невозможно». Это не то чувство, в фокусе которого любое «Я» хотело бы оказаться.

Вот мы с вами видим, что в наших парных отношениях есть оба этих начала. Совершенно разные, легко узнаваемые, которые до сих пор, к сожалению, неряшливо называют вот этим туманным и общим словом любовь.

Если бы я мог вас посадить в огромной шапке-невидимке рядом с собой у себя в кабинете, и вы бы послушали сотни и сотни жалоб людей («он стал другим человеком», «он не обращает на меня внимания», «я ему все, а он об меня ноги вытирает»), вы бы увидели с такой же пронзительной простотой и наглядностью, что огромное количество этих дезориентаций в отношениях связаны с тем, что мы с вами не называем вещи своими простыми, правильными именами.

Мы начинаем наш разговор с наведения словарного порядка. Надо эти два чувства, которые мы описали, а главное — эти две поведенческих позиции — как-то по-разному назвать.

Есть два варианта моей активности. В первом случае речь идет о моей потребности в том, чтобы ей было хорошо в рамках наших отношений, насколько это в моих руках.  Это моя активность, направленная на нее.

Во втором случае мы говорим о моей потребности, чтобы мне было хорошо в наших отношениях. Я тяну одеяло на себя. В том, что мы это чувство испытываем, нет ровно ничего плохого. Потребность в том, чтобы мне было хорошо, чтобы обо мне заботились, чтобы мне было сытно, тепло и безопасно — совершенно нормальная потребность любого живого организма, не только человеческого.

В том, что мы испытываем эту потребность, нет никакой проблемы. Проблема в подмене, когда мы не называем вещи своими именами. Когда мы говорим: «я тебя люблю, а ты мне даже не звонишь».

Это деление – это, конечно, схема, которая всегда гораздо беднее реальной жизни. В любой паре, в любом отдельно взятом человеке, точно есть оба этих начала. Даже самый совершенный человек, с замечательным психологическим тонусом, наполненный, социализированный, реализованный, разумеется не свободен от желания, чтобы его погладили.

И наоборот: даже самый опустившийся эмоционально человек, в рамках клинической нормы, конечно, хоть иногда, но представляет себе, что он тоже мог бы кого-то погладить.

В каждой паре, и в каждом человеке есть оба этих начала. Вопрос в пропорции: которая из них сильнее развита?  Которая из них больше предъявлена нашему партнеру? Одно заслоняет собой второе.

Чтобы все-таки как-то по-разному назвать два этих чувства, давайте посмотрим: как по-вашему, какие чувства, кроме чувства мужчины и женщины друг к другу, можно проиллюстрировать этой схемой?

На чувства кого к кому похожа активность «Я», направленная на то, чтобы другому было хорошо? Совершенно верно: родителя к ребенку – это поведенческая позиция идеального родителя. Родителю важно, чтобы ребенку было максимально хорошо, насколько это в руках родителя.

Почему я говорю об «идеальном родителе»? Идеальный родитель —  это тот, которого в реальной жизни действительно быть не может в полном смысле. Ведь это родитель, которому от ребенка для себя взамен ничего не надо вообще. Ни того, чтобы он ценил его усилия, ни уважения к его стараниям, ни стакана воды в старости. Понятно, что как раз такой родитель и получает максимальную отдачу от ребенка, не нагруженного этой выжидательной претензией.

Эту настоящую любовь можно назвать зрелым чувством взрослого человека.

Продолжая аналогию: скажите, на что похоже чувство, когда вся активность направлена на «Я», — на то, чтобы меня погладили? Совершенно верно — похоже на чувства ребенка. Это ведь ребенок при встрече с родителем начинает спонтанно выговариваться. Ребенку совершенно не естественно спросить родителя: «ты голодный?». Ребенок чувствует досаду, когда родитель устал, а не сочувствие. Ребенок обижается на родителя, когда тот заболел.

Поэтому чувство, когда активность «Я» направлена на себя, мы будем называть инфантильным. Но не в оценочном смысле слова — мол, вот какой он плохой инфантильный, а содержательно. Инфантильное чувство — чувство, которое присуще ребенку.

По принципам этого деления, которые мы зафиксировали, давайте теперь посмотрим на некоторое количество эпизодов, примеров взаимодействия, которые мы привыкли не анализируя, не задумываясь, называть любовным взаимодействием.

Теперь мы можем попробовать различить, к которому чувству ближе переживание персонажей. Кто к кому что испытывает.

Вспомним известный фильм Георгия Данелии «Осенний марафон».

Ситуация здесь такая: герой сюжета Андрей женат, у него семья, взрослая дочь, дом, и роман с его машинисткой, Аллочкой. Он забежал к ней днем, она накормила его обедом, он собирается уходить домой и говорит: «Ну, я побежал».

Прежде чем попрощаться, Аллочка надевает на Андрея новую куртку, на что он смущенно отвечает: «Зачем так тратиться». В этих сценах достаточно оснований, чтобы что-то понять про ее чувство к нему? Оно ближе к зрелому или инфантильному?

Она ему обед, она ему куртку, ее активность направлена на него. Только скажите, пожалуйста, куда он в этой куртке сейчас пойдет? К семье? И как? Немножко странно, что мы с вами, чужие люди, сразу заметили, что у него здесь есть проблема, а она — его ближайший человек, эту проблему почему-то в голове не держит.

Андрей, еще более смущаясь, просит разрешения пока оставить куртку у Аллочки, мол, ему будет сложно объяснить семье, где он куртку взял. Аллочка обижается: «ТАМ ничего нельзя, а ЗДЕСЬ все можно» и отворачивается к телевизору.

Теперь что вы скажете: к какому чувству ближе ее чувство? Ее позиция выглядит следующим образом: «мне, Аллочке, важно, чтобы у нас с тобой все было хорошо, а твои проблемы — это твои проблемы, они до меня долетать не должны».

Это не позиция максимального доброжелателя, кто бы он ни был, любовница, жена, сестра, приятель. Это не отношение к нему лично со знаком «плюс».

Андрей диктует Аллочке перевод стихотворения, она восхищается его талантом и говорит: «Как бы я хотела, чтобы у нас был ребенок». «Ребенок? Зачем?», — удивляется он.

Скажите, пожалуйста, здесь достаточно материала, чтобы понять про его чувство к ней? Оно ближе к взрослому или инфантильному?

Он, конечно, с ней честен. Он говорит, что не изменит свою жизнь. Но мы с вами деление на взрослое и инфантильное чувство проводили не по линии честности, а по признаку заботливости, участия.

Человек, который честно говорит: «я тебе есть не дам, хоть умри с голоду», — он честен, но он не доброжелателен. Если позицию Андрея обобщить с точки зрения какого-то абстрактного комментатора, то как она выглядит? У меня, у Андрея, есть своя полноценная жизнь: семья, дом, дети, а тебя, Аллочка, я всей этой перспективы человеческой и женской лишаю, ты остаешься обстоятельством моей жизни.

Это не позиция ее максимального доброжелателя, кем-бы он ни был: любовник, муж, коллега, родитель, не важно. Это не отношение к ней со знаком «плюс».

Выясняется, что в этой паре обоих людей связывает взаимная претензия друг на друга.

Каждый тянет одеяло на себя. Можно уверенно констатировать довольно пессимистичный прогноз этой паре. Им хорошо не будет.

В какой форме им не будет хорошо — трудно предсказать, но это и не очень важно. Или что-то начнет одного в другом раздражать, или появятся какие-то третьи интересы. Один из самых грустных сценариев, когда оба так или иначе проживут жизнь, ну, допустим, как супруги, в постоянном взаимном противостоянии, они проживут свою жизнь мимо.

Оппонент нам может возразить, а мы должны предоставлять оппоненту максимальные все возможности, чтобы проверить наш с вами материал на прочность.

Да, здесь он не пошел Аллочке навстречу, но в предыдущем эпизоде пошел и очень широко: он и куртку в результате у нее взял и ночевать остался, что было причиной жесткого скандала дома, а он на это пошел.

Как же эти два эпизода примерить? Видимо, следующим образом: оказывается, у любви есть размер. Оказывается, любовь — это не что-то черно-белое или красно-синее, или ее нет, или она есть. У любви есть размер: она может быть меньше, больше, значит у нее есть и динамика, она может увеличиваться, она может постепенно уходить.

Мерилом этой любви, видимо, является, громко говоря, жертва, на которую один может пойти ради другого.

Вот, например, тот самый герой фильма «Осенний марафон» Андрей на какие-то уступки был готов пойти ради Аллочки, а на какие-то нет. Кстати, если когда-нибудь любовь будут измерять количественно, то по 10-ти балльной системе его чувства потянут на 4-6 баллов.