«Самарское Обозрение» продолжает цикл интервью с известными политиками и предпринимателями на тему западных антироссийских санкций и их последствий.
Количество западных санкций в отношении России признали рекордным уже через две недели после начала спецоперации на Украине, и это число продолжает расти. Запад не скрывает: делается все это ради того, чтобы «убить» экономику России и дестабилизировать ее общество.
Как долго может выдерживать страна подобное давление?
Сравним ли новый кризис с теми, что Россия успела пережить в постсоветскую эпоху, прежде всего в 1990-е, когда на смену плановой экономике приходила рыночная, и в условиях дефолта 1998 года?
Как воспринимают происходящее различные слои населения?
На эти и другие вопросы «Самарскому Обозрению» ответил председатель комитета по бюджету, финансам, налогам, экономической и инвестиционной политике Самарской губернской думы и первый заместитель секретаря регионального отделения партии «Единая Россия» Виктор Кузнецов.
— Как вы оцениваете возможности нашей экономики преодолеть санкционное давление, которое, судя по всему, продлится еще не один месяц и даже не один год?
— Я думаю, что мы этот кризис переживем, причем переживем легче, чем обвал начала 1990-х или дефолт 1998-го.
У нас сейчас совершенно иной запас прочности, чем был в 1990-е, когда все рушилось.
Самое главное — обеспечена продовольственная безопасность.
Если в 1990 году зерно в Россию везли из Канады и Аргентины, то сейчас Россия — мировой экспортер зерна №1. Мы рассчитываем не на «окорочка Буша», как в 1990-е годы, и не на «финское масло», которое на самом деле было маргарином, а на свое, российское.
Озимые в этом году очень хорошие. Все взошло, ничего пересевать не надо. И урожай должен быть нормальный. При этом запасы зерна в области сейчас — 700 тысяч тонн. А на год нам надо 1,2 млн. То есть и в этом отношении запас прочности есть.
А в начале 1990-х, помню, на одном из заседаний малого Совета речь шла о том, что запасов продовольствия в регионе на две недели…
Тогда в стране совсем не было валюты и взять ее было негде, чтобы как-то наполнить полки магазинов.
Цена барреля нефти, например, в 1990-е опускалась ниже $10. Арабы гнали ее по демпинговым ценам с одной задачей — убить нас как конкурентов. Сейчас этого нет и, слава богу, с теми же арабами есть договоренности, которых они придерживаются.
В этом году всего за два месяца с начала военной операции Российская Федерация заработала на экспорте в Европу нефти и газа порядка 44 млрд евро. (Для сравнения — за весь 2021 год Россия заработала на экспорте газа и нефти 140 млрд евро. — Прим. ред.)
В марте 2022 года экспорт из России вырос на 63% в сравнении с мартом 2021 года. По апрелю итоговые данные еще не подвели, но совершенно очевидно, что рост также будет, ведь в марте продажи нефти на экспорт были на уровне 3,7 млн баррелей в сутки, а в апреле — 4,2 млн бочек, плюс цены также выросли.
Поэтому, хотя у нас и украли половину резервов, и что бы там ни говорили и ни писали про «калечащие санкции», деньги у страны есть.
Они выплачиваются в виде субсидий бюджетникам, льготных кредитов предприятиям. Деньги в экономику идут, и это самое главное.
И импорт также в стране вырос — в марте 2022 года на 30% к уровню марта 2021 года, несмотря на 10 000 санкций.
Так что заморить нас пустыми полками магазинов тоже не удается.
Поэтому мне и кажется, что этот кризис будет переживаться легче. Может быть, даже легче, чем на Западе, хотя наши экономические потенциалы отличаются на порядок.
Но у нас свое электричество, свое тепло, свои продукты — практически все свое, здесь производится. И только сейчас становится понятно, сколько сделано для того, чтобы эту стабильность обеспечить.
Вот в прошлом году я думал, что это за неожиданный кульбит щедрости со стороны «Газпрома», когда они пообещали области 5 млрд рублей на газификацию. Это очень много — при том, что у нас и так сейчас на 98% все газифицировано.
А они уже понимали, что за рубежом рынок будет сокращаться.
— Почему в начале 1990-х Западу удалось нас обрушить, а сейчас вы считаете, что это невозможно?
— Главные производственные мощности до 1990-х были сосредоточены на военно-промышленном комплексе.
Только в нашем регионе на ВПК работали десятки, а то и сотни тысяч людей.
И вдруг все остановили, потому что [президент СССР] Михаил Сергеевич [Горбачев] подписал соглашения, по которым у нас началось масштабное разоружение!
Всем, в том числе и предприятиям ВПК Куйбышевской области, обрубили госзаказ. Но многие продолжали работать по инерции — без денег, без заказа, надеясь, что наверху одумаются.
И пока ждали, предприятия по сути занимались каннибализмом.
Я жил тогда недалеко от птичьего рынка, где торговали всем: оконными рамами, снятыми с корпусов предприятий, шпингалетами с дверей, вынесенными с заводов подшипниками…
Почему это происходило? Потому что большинство предприятий работали в условиях плановой экономики, и вдруг эту основу из-под них вынули. А работать в условиях рынка тогда вообще никто не умел. Задание не прислали — и никто не знает, куда отгружать продукцию.
Был у нас, например, завод «Металлист», который делал тяжелые зенитные пулеметы. И куда ему их было девать?
Сейчас такого нет. Наоборот, есть заинтересованность государства, и не только в военной продукции. И есть госзаказ.
В конце апреля было большое совещание у вице-премьера Правительства РФ по вопросам оборонно-промышленного комплекса Юрия Борисова, на котором обсуждались вопросы восстановления российского авиапрома. И это реальный шанс для нашей области, для Самары снова стать городом авиаторов.
И еще в 1990-е было много иллюзий. «О, рыночная экономика!» А что такое рыночная экономика, никто не знал. И была масса социальных ожиданий, которые очень быстро рушились, что в значительной мере подорвало и доверие к власти.
Сейчас мы периодически проводим фокус-группы, и они показывают, что по отношению к военной операции взгляд очень трезвый у большинства населения. Иллюзий, как в 1990-е, нет.
Народ понимает, что это надолго, это всерьез. И понимает, что деваться, по большому счету, некуда. Особых социальных надежд тоже ни на кого нет.
Понимает, что надо крутиться, что-то придумывать, надо что-то делать, не ожидая, что завтра придет добрый дядя и за тебя что-то сделает. А когда люди перестают себя жалеть, а начинают что-то делать, рано или поздно у них все получается.
Так что мы не зря эти 30 лет прожили. Научились выживать.
— В думу вы избраны по округу, который состоит из сельских территорий. Как там воспринимают происходящее сейчас?
— Там последние кризисы не заметили, включая 2008 год. Им просто падать было некуда.
Самое крупное их падение случилось как раз в 1990-х годах, потому что их тогда забили демпинговыми ценами, прежде всего на животноводческую продукцию, и отсутствием понимания, как и что делать в новых условиях.
Где брать минеральные удобрения, технику, горючку, которые раньше просто привозили в район и распределяли между хозяйствами — достаточно было лишь приехать на склад и забрать все необходимое. Сейчас они уже знают, что и как делать.
При этом удобрениями область обеспечена сполна. У нас здесь целый «КуйбышевАзот» для этого есть.
В 1990-х не было понимания, как сбывать свою продукцию. Была у нас Жигулевская птицефабрика, которая на протяжении трех лет зарплату людям не платила, а выдавала яйцами. (Птицефабрика была признана банкротом и в 2003 году ликвидирована. — Прим. ред.)
И эти люди потом стояли на дороге и торговали яйцами. Я разговаривал тогда с директором, спрашивал: «Что же вы не сделаете себе сеть фирменных магазинов, чтобы в них можно было торговать?» А он просто не знал, как это сделать.
Его дело было — произвести, а как торговать — его не учили. В советское время была система сбыта, когда все отправляли на склад и уже оттуда машины все развозили. Сейчас есть торговые сети — рыночная инфраструктура.
Да, у них тоже свои сложности, стандарты качества, маркировка и прочее. Но это нормальная цивилизованная форма работы. И к ней уже на селе привыкли, знают, как это работает.
Руководители сельскохозяйственных предприятий вообще очень многое продумали давно. И давно сократили всех, кого можно было сократить.
На их предприятиях могут работать всего 30 человек, и этого действительно достаточно, чтобы обрабатывать огромные поля. Потому что есть современная техника, на которой стоят датчики уровней влажности, минерализации.
Люди в АПК ведут современное капиталистическое хозяйство. Есть вопросы по ремонту импортной техники, но последние годы большей частью покупали все-таки отечественную. Так что и это переживем.
— Люди из села уезжают?
— Большинство тех, кто хотел, давно уехали. А те, кто там работает, кто хочет и умеет работать, получают очень приличные зарплаты. У механизаторов одного хозяйства по году средняя зарплата выходит 30-40 тысяч рублей.
Плюс у них есть своя скотина, свое хозяйство, продукцию которого они тоже могут продавать. Да, они все всегда жалуются: жить тяжело. А посмотришь: и дом двухэтажный, и рядом две машины стоят.
— Вы констатировали, что население не заметило спецоперацию…
— Село не заметило. Просто там зависимостей от импорта существенно меньше, чем у того же АвтоВАЗа, где вынуждены возвращаться к карбюраторному производству, потому что на вазовских инжекторах сопла — импортные. Мелочь, казалось бы, но без нее инжектор не сделаешь.
А на селе нет особых проблем с тем, чтобы подремонтировать технику. В конце концов, запчасти можно и через фирму-посредника в Казахстане или Азербайджане купить. И это будет делаться, даже если все связи нам перережут.
На Западе многие предприниматели ищут, как обмануть родное государство, потому что им нужен наш рынок. И вообще, те люди, которые делают реальное дело, и те, кто вещает с политических трибун, они очень разные.
В городах — более сложные кооперационные связи, и с их разрушением связана худшая часть нынешних проблем.
И для АвтоВАЗа сейчас главная проблема не в том, что некому продать свои автомобили, как это было в 2008 году, когда вазовские машины стояли на всех площадках, а их никто не брал. Сейчас, если удастся удержать ценник в пределах разумного, с удовольствием возьмут.
Проблема в другом — комплектующих нет. Но это вопрос решаемый.
Да, мы много чего покупали в Европе, и теперь разрушение этих связей негативно сказывается на экономике. Но эти проблемы разрешатся. Не скажу, что за месяцы, но за год-два — вполне возможно.
— А интерес к самой спецоперации на селе есть?
— Есть, но он не тотальный. Это мы с вами живем в искаженном пространстве. А там больше думают о своем.
Не знаю, анекдот или нет, но прочитал недавно: «Главная тема поисковика Google в Америке — третья мировая война, в Европе — стоимость энергоресурсов, а в России — как правильно высаживать рассаду?»
Люди на селе живут немножко другими проблемами. Да, в первые дни был шок. От того, что цены начали расти, и многие вещи стали уже не так доступны, как вчера. От того, что прогнозы — лучше не смотреть. Но прошел месяц, второй. И самые страшные прогнозы не сбылись.
Телевизор с его бесконечными новостями, которые хуже фильмов ужасов, надоел, его уже невозможно смотреть…
И вообще народ устал от жизни в телевизоре, его интересует реальная жизнь. А в реальной жизни катастрофы не произошло, жизнь идет своим чередом. Очередей за бесплатным супом нет, массовой безработицы нет.
Да, есть беспокойство из-за того, что где-то люди лишились работы, кого-то отправили в отпуска, но две трети зарплаты все равно платят. И те, кто еще вчера говорил о закрытии, никуда не уходят.
В супермаркет заходишь — вся товарная линейка есть. Да, многие вещи стоят дороже, годовая инфляция в апреле была на уровне 17%, а в конце года, по оценке Центробанка, она вырастет до 18-23% годовых, но это не 30% в месяц, как было в 90-х годах.
Мы такие ценовые скачки за последние 15 лет переживали четыре раза. И вообще, как бы все ни ругали [председателя Центробанка РФ] Эльвиру Набиуллину, ситуация с рублем гораздо лучше, чем можно было ожидать, она стабильна.
Я живу рядом с банком, и там первые два-три дня народ толпился, все с квадратными глазами бегали. Вчера зашел — тишина и пустота: никто денег не снимает, не бежит куда-то их вложить.
— Вы читаете лекции студентам Самарского университета. Как они реагируют на спецоперацию и все происходящее вокруг нее?
— Первый курс — пока еще дети. Чем старше, чем умнее, тем больше понимания, что это суровая необходимость. Многие боятся массовой мобилизации, накануне 9 Мая на эту тему было много разговоров, слухи разгоняли по всем сетям, которые читают студенты.
Молодежь ведь не только из официальных источников информацию получает. Но сейчас эти страхи уменьшились, потому что никто повестки не получил, никого не «забрили», и это понятно, потому что в спецоперации участвуют только профессиональные военные.
Самая первая реакция была на что? А как же мы будем без ApplePay, без «Инстаграма» и шмоток от H&M?
Для нас все это несущественно, а для них — проблема. Ведь для большинства миллениалов, выросших в тепличных условиях, это была первая и жесткая встреча с реальностью. Для многих это будет непросто.
Но ведь и мы с точки зрения людей, прошедших войну, тоже были такими расслабленными цветочными растениями, но ничего, справились.
И эти справятся, хотя всю систему социализации молодежи, конечно, нам нужно менять. «Хрустальному поколению» в новых реалиях просто не выжить. Им придется в ускоренном порядке пройти через период взросления и расстаться с представлением, что им все всё должны, а они — никому и ничего.
Впрочем, это тема уже совсем другого разговора.
— Людмила Николаева
