Профессор кафедры социологии и психологии СГЭУ — о собственном задержании и последних акциях протеста
Социолог Владимир Звоновский, который до сих пор наблюдал за протестами как эксперт, 31 января был задержан как участник несанкционированного митинга. Вместе с ним в отделении полиции оказались и несколько журналистов, которые также просто выполняли свою работу. Задержанных выпустили через несколько часов. Но теперь вместе с сыном г-н Звоновский ждет суда, который должен принять решение по оформленным на них протоколам. Изменило ли произошедшее его взгляд на общественно-политическую ситуацию в стране? Будет ли нарастать протестная активность или, напротив, пойдет на спад? И как все это может сказаться на думских выборах в сентябре этого года? На эти вопросы «СО» ответил сам Владимир Звоновский.
— Что происходило на ваших глазах 31 января? Как думаете, почему людей пришло заметно меньше, чем 23-го?
— Сконцентрировали ресурсы и средства со всей области. Нас с сыном задерживали сотрудники то ли Борского, то ли Богатовского РОВД. Как они сами сказали, когда мы спросили, откуда они: «Отовсюду». С военной точки зрения, решение правильное. По событиям 23 января стало понятно, что у ОМОНа недостаточно физических и гуманитарных ресурсов. И решено было, что офицерский состав МВД будет использоваться как рядовой состав, а командовать будет ОМОН. Сделали все, чтобы не повторилось то, что произошло 23 января. Создали численный перевес.
Идея заключалась в том, чтобы рассеять митингующих, не дать им собраться у «Звезды». Что и было сделано. И на площади Славы оказалось меньше людей. Оттуда их стали выдавливать на Самарскую площадь, примерно так же, как и 23 января. Последнее, что я видел, — как полицейский ОМОН подлетел к трамвайной остановке на Галактионовской и забрал всех, кто на ней стоял или шел мимо, включая бабушку, которая вышла купить своей внучке жаропонижающее. Она оказалась с нами в автобусе и рассказала об этом. (Имеется в виду автозак, который вез задержанных в отделение полиции. — Прим. ред.) А в «Фейсбуке» у меня есть фотография дедушки, который стоял и через дорогу смотрел на площадь. Это фото сделал Антон Черепок. Буквально через минуту уже я сфотографировал, как его ведут. Понятно, что никакого отношения к митингу он не имел. Был максимум зевакой. Вот и вся атмосфера этого праздника.
«Народ устал молчать»
— Как социолог, вы регулярно посещаете акции протеста?
— Я не большой фанат этого дела, но, естественно, был на митинге и 23-го, и 31-го числа, потому что это важное событие, которое человеку моей профессии необходимо наблюдать. По результатам акции 23 января мы провели исследование, опросив участников протестной акции. Московские коллеги пересчитали половозрастной состав участников, откуда они, первый или второй раз участвуют… А мы делали глубинные интервью с участниками самарского протеста.
— Каковы основные результаты этого опроса?
— Люди пришли не под давлением личных обстоятельств — ничего нигде у них «не подгорело». Все они — а мы специально опрашивали молодежь 18-25 лет, — говорили, что вышли «за народ». Это буквально цитаты из этих интервью: «Мы вышли за народ», «Мы вышли за свободу», «Народ устал молчать». Это люди, которые берут на себя ответственность. И если, условно говоря, завтра вы им раздадите по тысяче долларов, они не перестанут приходить.
— Чем прежние акции протеста отличались от тех, которые вы видели 23 и 31 января?
— Составом. Последние митинги действительно более молодежные. И те, кто вышел, понимают, что завтра ничего не произойдет. У нас был провокационный вопрос: «Как вы думаете, что произойдет завтра?» Они твердо говорят: ничего завтра не произойдет, нужно выходить, выходить и выходить. Конечно, делать прогнозы тут нельзя. Но сейчас эти люди осознают свои действия как долговременную стратегию.
— Тема «детей» на митингах звучала уже в 2017 году. Те, кто тогда вышел на митинги, участвовали в них в этом году? Или это другие люди?
— Конечно, были те, кто говорил, что выходил на митинги и в 2017-м, и в 2018 годах, и на «Димона», и перед выборами 2018 года.
— У нас растет протестное поколение?
— Конечно! И это естественная смена поколений. Только старшее поколение позаботилось о том, чтобы этого поколения было как можно меньше, — мало рожали. А младшего поколения в стране относительно всего населения сегодня меньше на столько же, на сколько старшего было меньше в 1991 году. Если бы соотношение было таким же, что и в начале 90-х прошлого века, думаю, в стране все бы уже сменилось.
А что делать? Кричать? Сопротивляться? Бежать?
— То, что произошло 31 января, изменило ваше восприятие происходящего в стране и обществе?
— Нет. Я примерно так же, как люди, которые попали со мной в автозак, допускал, что такое может произойти. И услышал, как омоновец сказал: «И вот этих двоих бери…»
— Как вы отреагировали? Просто пошли?
— Просто пошел. А что делать? Кричать? Сопротивляться? Бежать? Разговаривать-то не с кем. И это был бы абсолютно бесполезный разговор, я даже и не пытался его начинать. И когда мы увидели рыдающую бабушку, я понял, что если уж забрали бабушку, которая пошла в аптеку, причем классическую бабушку, 65 ей точно есть, то мы-то имеем все шансы попасть под раздачу. И еще с нами в автобусе был отец с двумя несовершеннолетними детьми, которые приехали за ним. Отец был на митинге. Семья планировала, что они его заберут оттуда, и потом куда-то все уедут. А забрали всех.
— Сотрудники как-то объясняли это?
— Они говорили: «Нас заставляют… Мы бы сами не хотели, но вы же понимаете, что начальство требует…» Но мне эти слова не показались искренними. Единственное, что удивило, — когда они сказали, что годовую премию получили 8 тысяч рублей.
— Зачем все это делалось, по вашему мнению?
— Нужно было забрать всех, кого вместил имеющийся парк автозаков.
— Почему именно сейчас?
— Такой приказ поступил от лиц, принимающих решения, а других инструментов для взаимодействия с людьми у них нет. У власти сейчас вообще нет никаких сдерживающих факторов. Когда ты попадаешь в полицейский участок, то понимаешь: задержанные ни о чем не рассуждают. Все они примерно знают, что нужно делать. Они прочитали все методички, все памятки, как себя вести на митинге, что должны требовать. Они готовы к этому.
Вероятно, решили закручивать крышку
— Как ситуация может развиваться дальше?
— Хороший вопрос! Кто бы знал на него ответ. Логика такая: если у вас нарастает протест, то вы либо стравливаете пар, либо закручиваете крышку сильнее. Вероятно, решили закручивать крышку. Но вы знаете, что пар, как и жидкость, найдет, где вырваться. Тут не должно быть никаких сомнений. Это всего лишь вопрос времени. И вопрос уровня деградации системы управления. Потому что если система управления построена только на устрашении, то какой вообще смысл во всех этих национальных проектах, диджитализации, в тех же молодежных проектах?
— Могла пандемия и все, что с ней связано, подогреть пар протестных настроений?
— Это тоже стимул для выхода на улицу. И ограничения сами по себе, и последовавшие за ними экономические проблемы — это тоже наложилось.
— Могут ли эти события изменить поведение системной оппозиции? Или она как смотрела на протесты по большей части со стороны, так и будет смотреть?
— Если мы говорим про ЛДПР и «Справедливую Россию», то тут без вариантов абсолютно. Просто потому, что в администрации президента эти партии занимают меньшую часть коридора. Что касается коммунистов, то они, на мой взгляд, в случае проведения в сентябре выборов в Государственную думу и заксобрания регионов — основные выгодоприобретатели в этой ситуации. Особенно в тех регионах, где от КПРФ будут выступать более молодые кандидаты, более активные, более антивластно заточенные. Они будут подбирать протестный электорат, который проявил себя в январе.
— Могут ли в этой ситуации власти пойти на изменения в системе избрания Госдумы? Например, изменить все-таки соотношение партийных кандидатов и одномандатников?
— Я бы на месте властей отменил эти выборы вообще или, по крайней мере, перенес бы их. Какой смысл в их проведении?
2025 © «Обозрение». Все права на материалы, опубликованные на портале OBOZ.INFO, защищены
