«Я не принцесса, а дракон»: Юлия Степнова открывает тайны «двора» Николая Меркушкина

«Выгорание было жесточайшим»

Несколько лет после отставки с поста министра о вас почти ничего не было слышно, наверное, не только в Самаре. Совсем недавно вы неожиданно появились в публичном пространстве в более чем необычном для бывшего чиновника такого ранга амплуа: сначала как художник, дизайнер сундуков, а потом еще и как начинающий писатель. Вы анонсировали выпуск сразу пяти книг, в том числе книги с вашей историей в качестве министра самарского областного правительства. Уже интересовались в каком-то издательстве?

— В «Альпине». Книга еще не завершена, но они высказали интерес. Параллельно еще четыре книги готовятся, и есть идеи на еще три.

— О чем они?

— Книга с рабочим названием «Цикл губернатора» — о психологии системы. Грубо — почему на должность назначают человека, который был уже успешным и «хорошим», а через несколько лет он становится «плохим, как все».

Это смесь психологии, науки управления, юриспруденции и математического системного анализа.

Я изучила много данных по разным регионам и вывела некий набор шагов — ошибок, которые повторяют почти все управленцы высокого уровня. Ошибки эти составляют замкнутый круг, который я назвала условно «цикл губернатора», а дальше с помощью анализа постаралась найти ту «системную ошибку», которая сможет разорвать этот порочный круг.

Книжка не мемуарная совсем, но примеров из практики Самарского региона там, безусловно, много.

Есть материал с рабочим названием «Феномен Феникса». О людях, переживших эмоциональное и профессиональное выгорание и «восставших из пепла». Кто-то в своей профессии, кто-то кардинально ее сменив, кто-то вовсе переформатировав жизненный уклад.

Про меня там тоже есть, но с другой стороны моей жизни. Сундуки, авторская мебель, картины. О том, как творчество помогло мне пережить личностный кризис. Книга не пафосная, там реальные истории известных мне людей. Сейчас их уже пять, но я еще собираю материал. А если получится, я сделаю это и в виде цикла сюжетов или фильма.

Есть материал с рабочим названием «Корпоративный спецназ». Это вообще история в жанре «экшн», по реальным событиям, конечно. Период «схематозов» и корпоративных войн за границей и внутри страны.

Есть материал по реальным уголовным делам начала 80-х, которые вела тогда еще молодой адвокат Мартынова, моя мама. Там очень резонансные истории, я бы хотела это описать. Остальные — это по сути учебные пособия по моим авторским курсам. Просто нужно собрать в рабочий материал.

— В Самаре особенно будут ждать осмысление управленческого феномена Николая Меркушкина.

— Не только его. Я долго молчала, и понятно почему. Меня ведь «перевели в советники» именно для того, чтобы молчала, я не питала иллюзий на этот счет. А потом просто они мне перестали быть интересны.

Я вообще перешагнула эту историю, не сломавшись и не озлобившись. Но выгорание было жесточайшим, причем личностное.

Мне нужно было понять, кто я теперь. Возвращаться в стан «корпоративного спецназа» — вариант, но потеряно несколько лет, а в международных компаниях и вовсе моя госдолжность в анамнезе воспринимается как клеймо.

Продолжать госслужбу, но в другом регионе или сфере, — вариант, но осознание своей неформатности и свежий опыт «чем лучше работаю, тем больнее бьют» подсказывали, что это не лучшая идея. Ну и, наконец, вопреки расхожему мнению, я в деньгах не купаюсь, и мне нужно было придумывать, как зарабатывать на жизнь.

А еще, в силу своей открытости, тяжелее всего я переживаю личные предательства. И то, как себя повели самые близкие друзья в тот момент, меня ударило сильнее всего. Сундуки, кстати, появились именно тогда. Нужно было переключиться.

Я втянулась, и сейчас это хобби, конечно, но ставшее частью жизни. А потом я справилась с кризисом и вернулась.

— Вскоре после появления в «Фейсбуке» вы написали, что пережили «осознание того, что нет никакой дружбы, партнерства или любви», «сюр, ужас, боль и черноту», а ваше состояние было таким, что вы могли, по вашим словам, «просто сдохнуть», и вам пришлось обращаться к врачам. Как можно было понять из ваших слов — вы описывали ситуацию, в которую попали в момент увольнения с поста главы самарского минимущества?

— Это было сказано про другие события, личные, произошедшие позже, уже в 2018-м. Умирать или депрессовать из-за увольнения — это совсем не моя история, хотя даже после отставки с поста министра меня продолжали прессовать и даже фабриковать мне статьи.

Чтобы не расслаблялась. Фразы, которые вы привели, — про личные предательства.

Причем не в смысле «ах, мне милый изменил», за это можно просто развернуться и уйти, не оглядываясь. А вот осознание того, что от тебя получили максимум и продали за недорого, — это очень больно. Меня перевели в советники именно для того, чтобы молчала

Конечно, негативные события в течение нескольких лет копились, нарастали снежным комом. Но я же типа боец, вида нельзя показывать. Поэтому дал сбой организм. Дикий болевой синдром в спине, руки-ноги периодически отказывали.

Один раз я не могла встать четыре дня (головокружение до потери ориентации и потеря зрения). Врач сказал, что именно за это он не любит «женщин героических профессий».

«Подпиши, мы прикроем»

Что стало спусковым крючком в завершении вашей карьеры министра в Самаре? Явно это был какой-то объект в сфере вашей деятельности. Или субъект?

— В министерстве в последние полгода у меня было 32 проверки, никак не могли найти повод. А так-то — совокупность, конечно, факторов. Ну и… «Родник». Ничего мы, разумеется, не подделывали, это прямая ложь. Я просто себе статью не подписала.

На фразе «подпиши, мы тебя прикроем», произнесенной из уст Николая Ивановича и Юртайкина (Валерий Юртайкин, вице-губернатор СО, руководитель департамента стратегии региональной безопасности администрации губернатора СО – прим. ред.), сомнения вообще отпали.

— С фразы «мы прикроем» у нас обычно и начинаются самые головокружительные истории… О чем, собственно, речь?

— В середине декабря 2014 года Николай Иванович позвал меня и главу минфина на закрытое совещание. Он говорил о том, что «область должна поддерживать региональные производства» и «мы должны помочь сохранить завод».

Кто не помнит: тогда у «Родника» были очень серьезные проблемы по части акцизных марок, и даже лицензия была отозвана. Н.И. поставил задачу приобрести завод на область.

Однако дополнил: «Область не должна заниматься производством алкоголя, мы должны помочь восстановить лицензию и наладить производство, а потом нужно будет завод отдать». Если честно, излагал НИ в своей манере. Витиевато, пространно и обтекаемо. Но смысл был именно в этом. Я конспектировала.

Из его речи следовало, что вопрос решен, и нужно задачу выполнить. И назвал сумму закрытия сделки с девятью нолями. Меня, конечно, к тому моменту уже достаточно пытались «причесать», но все же подобные сделки — мой профиль компетенций на протяжении многих лет.

И я задала единственный вопрос: позволите завод посмотреть? «А зачем? Ты что-то в этом понимаешь?» — был мне ответ. Да, черт возьми! Если кто изучал мое резюме, то я в качестве директора по правовым вопросам ГК «Парламент» в свое время проводила сделку по их продаже иностранному инвестору, а позже — курировала слияние групп «Парламент» и «Русский алкоголь» («Парламент», «Журавли», «Зеленая марка» и много разных других брендов в портфеле).

Ну а сделки M&A — моя прямая специализация года эдак с 2005-го. Так что я «что-то знала» и в том, как производят алкоголь, и в том, как продают и покупают заводы.

На завод меня не пустили. Контактным лицом был г-н Пашков. От него я получила бумаги по заводу, и, собственно, ехать туда смотреть производство было уже не принципиально. Я пришла к НИ с докладом о том, что бумаги, мягко говоря, не очень соответствуют договоренностям. Спиртзавода в периметре сделки не было, товарного знака тоже (он был выведен и подразумевалось неэксклюзивное право использования), корпуса тоже были выведены.

Собственно, в периметре сделки оставалась линия розлива, которую перед этим для этой же сделки вывели в отдельный «угол» по цене около 80 млн рублей. Ну и вся эта красота происходила в юрисдикции Кипра. Я рассказала НИ. Он не поверил сначала. Говорит, «но ОН же мне обещал».

— Он — это кто?

— Александр Милеев. Он, может, и обещал. Но я сказала губернатору, что я, конечно, не он, поэтому вот смотрите бумаги. И да, я «что-то понимаю» в кипрском (читай — английском) праве. И работаю в нем. Пауза. А дальше поручение: это все равно нужно сделать. До Нового года. Меньше двух недель оставалось.

Знаете, в чем моя проблема? Я решаю поставленные задачи. Вне зависимости от условий. Нормальный человек затупил бы, попросил время на изучение правовой основы, запросил консультацию ГПУ и еще кучи народу. А я просто приняла вводные и пошла думать.

Опуская детали, скажу, что схему мы придумали. Безусловно, никаких сделок сама область проводить не имела права. Никаких областных денег там быть не должно было. Мы создали «внучку» через областное АО в юрисдикции Кипра. Независимый оценщик оценил юрлицо, на котором были активы, шедшие в сделку, не как оборудование, а как бизнес (с учетом восстановленной лицензии, господдержки и так далее).

Таким образом, примерно попали в необходимую цену. Дальше был разработан контракт, по которому юрлицо с активами переходит в собственность областной «внучки» с момента подписания, но оплата производится в рассрочку на пять лет, с отсрочкой первого платежа на три года. То есть «стулья» сейчас, деньги через три года частично.

Разумеется, поскольку есть отсрочка/рассрочка, переходящий актив находится в залоге в силу закона. Кроме того, мы учли прямое законспектированное выражение НИ «область не должна заниматься производством алкоголя, мы должны все поправить и потом отдать».

Я услышала это как возможность обратного выкупа акций/долей. Разумеется, по цене, определяемой на момент этого обратного выкупа.

То есть сначала это чудный набор оборудования без лицензии, с уголовными делами по контрафакту, а через некоторое время это будет работающий бизнес. Цена будет совсем другой. Это понятно.

В общем, условие об обратном выкупе (точнее, о возможности такого выкупа) было включено. Еще раз акцентирую: я не участвовала в коммерческих переговорах НИ с бенефициарами завода.

— Почему, кстати?

— Вряд ли бы переговоры прошли столь гладко, а условия были бы столь великодушными, если бы переговоры проводила я. Видимо, поэтому и не позвали. Но то, что мне поставили в задачу, было выполнено юридически чисто. Ни одного рубля бюджетных денег (там оговорено было внебюджетное финансирование).

Ни одной подписи областного руководства. Ни одного решения, принятого субъектом или его руководством. Но задача была выполнена. Все успели, кстати, до новогодних каникул. То есть совершили невозможное.

Но сразу после этого… начались крики на тему того, что все не так, и нужно откатить назад. Перекрестились и откатили сделку. Пауза. Дальше совсем в другой тональности совещание — ночное бдение, мы закончили глубоко за полночь — в «Белом доме».

Туда позвали еще людей, которые первый раз слышали про все это и смотрели слегка ошарашенно. Минэк, ГПУ и другие официальные лица. Юртайкин опять же. Были крики на тему того, что мы обманули губернатора (!), и нужно было проводить сделку напрямую с области.

Пардон, что?! То есть задание на торги «куплю невероятно дорого завод без лицензии, с уголовкой, без зданий и без товарного знака, можно с Кипра или любых офшоров»? И да, какие торги, срок был две недели.

В какой-то момент я поняла всю абсурдность происходящего и успокоилась. Перешла на подчеркнуто спокойно-вежливый тон.

Диалог был примерно такой. «Там сказано, что они смогут выкупить акции обратно?! Это как такое возможно вообще?! Это как?! Как это называется?!». «Это называется «байбэк». «А залог?! Там акции в залоге?!». «Николай Иванович, это залог в силу закона, потому что рассрочка». «Нет! Вы не специалисты! Это как называется?!». «Это статья 488 ГК». Дальше было сказано так: раз вы не специалисты, мы поручим ГПУ подумать. ГПУ грустно заметили, что с Кипрами они не работали. Никаких Кипров! Так продавец же…

В общем, все это было бы смешно, если бы не было столь грустно. А дальше было просто потрясающе. Через неделю-две (и где та срочность) меня вызвали в кабинет к НИ, где был и Юртайкин.

Торжественным тоном: «Вот! Надо уметь работать! Есть специалисты еще, они все придумали! Короче, ты должна купить без торгов через ГУП». Я отлично понимаю, что такое приобретение без торгов через ГУП.

Спрашиваю Николая Ивановича: «Это значит, я должна буду дать директору моего профильного ГУПа (имущественная казна) прямое письменное поручение приобрести такой-то актив за такие-то деньги, так?». «Ну да!». «Неужели вы не понимаете, что это незаконно? Ведь здесь уже прямые бюджетные деньги. Неликвидный актив (в российской юрисдикции нет никакого потенциального бизнеса кипрской компании. Есть линия розлива за 80 млн рублей на кипрской оболочке). За подобную сделку посадят и меня, и директора ГУПа».

И вот дальше и было сказано: «Мы тебя прикроем!». «Нет, не прикроете. Это невозможно «прикрыть». Это прямые бюджетные деньги моим решением за неликвидный актив. Я, безусловно, в таком виде это не подпишу. И никому из подчиненных не дам это подписать». «Ты понимаешь, что мы найдем того, кто подпишет?». «Это никто не подпишет, уверяю вас».

Тот вариант, который мы предлагали в нерезидентной схеме, был абсолютно легитимен. Мы понимаем, что он по факту натянут, но он был абсолютно юридически чист. Ну а то, что мне предлагалось подписать, — это называется в Уголовном кодексе «особо крупный размер».

Когда мои подчиненные задали мне вопрос, что сделать, чтобы их не продавили через мою голову, мы подумали и пошли изощренно-правильным путем. Они считают, что так нужно было сделать и эта сделка обычная? Ок. Отправьте ее на обычное согласование в системе электронного документооборота. Там первый — Минфин. Дальше не нужно объяснять.

— Можете объяснить, зачем на самом деле это все было нужно? Это была схема перепродажи «Родника» мордовским бизнесменам?

— Забавно, но я правды не знаю. Дело в том, что НИ имел удивительную привычку. Ставя задачу, он дублировал ее разным исполнителям и всем давал разные пояснения-вводные. Ходили слухи, что кто-то очень хотел этот завод. Ну и был еще один небольшой нюанс. Когда на «ночных бдениях» НИ задал вопрос, каким образом область может напрямую получить завод, юристы сказали «только даром».

— Но вы не могли, наверное, не задуматься об истинных целях того, что организовывалось, причем таким в принципе уголовно наказуемым образом? У вас было объяснение самой себе?

— У меня было устойчивое ощущение, что после Нового года кто-то наверху узнал про подобные мероприятия и осадил губернатора. Только этим можно было объяснить столь нервную реакцию. В конце концов, мы же схему сделки изначально с НИ обсуждали.

Делать вид, что первый раз слышишь, — это бред. Там куча народу задействована была. Ну и есть еще нюанс. Когда через полгода после описываемых событий НИ позвал меня на разговор о переводе в советники, он опять начал про «Родник».

Я ему сказала: «Вы прекрасно знаете, что я ничего не меняла из ваших условий и, наоборот, полностью выполнила задачу единственно законным способом. Не верите мне — спросите кого-то из международных юристов». А вот он на это замялся и оговорился, что он «обещал убрать того, кто это делал» (читай — проводил сделку).

Как будто я ее по своей инициативе проводила. То есть он, оправдываясь перед большим руководством, перевел с себя стрелки и выставил меня инициатором, зло­умышленником, организатором и исполнителем в одном флаконе.

«Нельзя не иметь яиц»

После вашего демарша по «Роднику» отношение к вам со стороны губернатора, как я понимаю, сильно изменилось?

— Началось это все раньше. С клеветой, доносами и прочим. Ну и губернатор решил, что я «не могу контактировать с коллегами из «Белого дома» — вот уж, извините, полная ересь. «Не уметь контактировать» и «не прогибаться по первому требованию» — это разные вещи.

Кстати, тема возникла оттого, что я отказывалась у минстроя принимать недостроенные объекты без каких-либо документов. Страшно гневался минстрой. Губернатор решил мне «помочь».

На просеке много раз сталкивалась с товарищем Бекиным. Такой он весь был положительный и услужливый. И мне настоятельно его рекомендовали в первые замы. Ну как рекомендовали.

Условие поставили и 31 декабря назначили. Ну ок. А у нас там уже состояние боевой готовности. Меня предупреждали неоднократно, что будут провокации. Мол, готовься и жди. Многие тогда обсуждали, что Степновой вечно нет в кабинете. Это была почти правда.

Тогда я осознанно находилась либо в переговорной, либо в кабинете у зама, либо еще с кем-то из сотрудников. Чтобы были свидетели. В моем кабинете и у зама мы установили СВОИ личные камеры видеонаблюдения. В дополнение к чужим. На всякий случай. Чтобы случайно никто ничего важного не затер.

Это было бы паранойей, если бы не было правдой. Вот в такую чудную атмосферу пришел Антон Викторович. Прекрасный опытный сотрудник «белодомского» отдела кадров. И начал «работать».

Для начала заперся в своем кабинете и по сто раз на дню докладывал в «Белый дом», что тут происходит. Дала ему время погрузиться в среду.

Дальше зову, говорю: вот такой у нас функционал. Какой блок готовы на себя взять? Землю? Нет. Корпоративное управление? Нет. Рекламу? Нет. Так, а чем же вы готовы заниматься? Курировать административный блок и кадры? Но это для первого зама мелковато, наверное?

В итоге Бекин доложил губернатору, что я не даю ему работать. Губернатор вызвал меня и отругал. Я ему честно пересказала беседу о распределении зон ответственности.

Николай Иванович, видимо, не поверил. Сказал, что он поставлен мне помогать. Так прекрасно же! Однако Антон Викторович со мной очно разговаривать не желал, письма электронные писал. Редко. Из кабинета выходил только на обед. А мне, вот ей-богу, тогда настолько некогда было задумываться о его душевных терзаниях, что я и не особо волновалась на этот счет.

Наверное, зря. Человек испытывал явный когнитивный диссонанс от того, что ему про меня и нашу работу рассказывали, и того, что он видел.

Как мне кажется, чем больше он пытался вникнуть, тем больше он не понимал. Потому что он, конечно, целый кандидат юридических наук, но в исполнительной власти нужно в предмет погрузиться. И еще уметь сопротивляться давлению.

На одном умении правильно сделать достаточно преданно-подобострастное выражение лица в коридорах «Белого дома» далеко не уедешь. Но он пребывал в таком упоительном ощущении себя как «человека губернатора», что даже было забавно. Его «правильные» ежедневные телефонные доклады губернатору, Юртайкину, безусловно, стремительно ускорили процесс. А когда мне все-таки предложили «перевод на другую работу», я попросила Бекина только об одном. Не разбазарить то, что собрано, не разрушить то, что сделано. Не отказываться от собранных полномочий и не делать то, что навредит области и министерству.

Но мы, видимо, совершенно не поняли друг друга. Человек-то он не глупый. Просто из другой жизни. Там, в «Белом доме», можно делать карьеру, защищать диссертации и быть большим уважаемым человеком, отвечая за кадровое делопроизводство и награждения. Это такая размеренная мирная жизнь. Туда никто не приносит гробы под окна.

Никто не бьет твоих подрядчиков, никто не угрожает облить кислотой или, как писали в интернете, «проломить череп монтировкой, завернутой в журнал «Дело» с твоей фотографией».

Никто не подсаживается в командировке тихонько со словами «прекратите это делать, вам что, больше всех надо? У вас ребенок, подумайте об этом».

В «Белом доме» всегда есть обеденный перерыв, и самое страшное событие — это вызов к губернатору.

Антон Викторович был неглуп, но, видимо, наивен, если полагал, что он может легко справиться с этой работой одним заклинанием про то, что он «человек губернатора».

Я, кстати, искренне не желала ему зла. Но понимала, что он приложил максимум усилий, чтобы подтвердить «теорию Юртайкина». Воинствующее невежество. И наивная уверенность в том, что «его прикроют».

Ничего плохого я ему, разумеется, не делала. Но когда он на голубом глазу в июле 2015 года позвонил с просьбой помочь, я улыбнулась и вежливо отказалась. Уходя, я искренне рекомендовала ему думать, прежде чем подписывать. Особенно если бумаги принесли такие же «люди губернатора». Что было с ним дальше — известно.

Нельзя в такой работе быть слишком услужливым и податливым. Нельзя не иметь своего мнения. Нельзя не иметь воли и, блин, стального стержня или яиц, как угодно. Иначе это крах. А то, что ты чего-то не понимаешь, вовсе не означает, что это неправильно или этого не существует. Собственно, он недолго продержался.

Ну и если он действительно не дурак, то должен был понять, что винить в своих бедах может только самого себя и тот день, когда он решил, что может быть настоящим министром имущества.

«Товарищ майор, вычеркните»

— Судя по вашим рассказам о камерах, вас не удивила публикация прослушки Бекина из череды уголовных дел, начавшихся вокруг мин­имущества после вашего ухода.

— Там всех слушали, и это все знали. Однажды, когда мы только поставили свой комплект камер, зашедший куратор увидел и задал вопрос: «А это от кого?». «Так от вас». Занавес. Более того, надо понимать, что они все документы видят до их официального подписания. То есть рабочую документацию в базе. По всем ведомствам и подведам. Наивно полагать, что можно было утаить что-либо.
— Это только в вашем министерстве, или ваши коллеги рассказывали вам о своих то же самое?

— Это везде. Но мы были на особом контроле, не зря же 32, или сколько их там было, проверки за последние полгода. Кстати говоря, я вообще к прослушке и тому подобному отношусь спокойно. Я понимаю, что это их работа.

И до тех пор, пока мне нечего скрывать, это мне не мешает никак. Максимум иногда себе позволяю легкий глум на тему обращения в пространство с фразой: «Товарищ майор, это вычеркните из протокола, пожалуйста».

— Вы вспомнили о давлении и угрозах. Вы всегда знали, откуда ветер дует? Количество конфликтов, в которые было вовлечено министерство при вашем руководстве, было огромным. Расскажете о самых острых? Передел рекламного рынка — кто был среди главных пострадавших бенефициаров, можете сегодня сказать?

— Я всегда шутливо сетовала, общаясь с коллегами. Вот минпром по долгу службы общается с промышленниками, основательными людьми. Минэк — с разного рода предпринимателями либо молодыми стартаперами — людьми в любом случае созидающими, настроенными что-то создать.

А вот у нас контингент, за исключением обычных граждан, весьма специфичный. Это либо незаконные ларечники, либо черные риелторы, либо владельцы незаконных рекламных конструкций, либо самозахватчики земель, либо «отгрызатели» леса. Либо те, кто не слишком законно либо не слишком эффективно пользуется областной собственностью.

Это люди, которые к нам шли сразу скандалить.

Были и совсем неадекватные, например, в историях со сносом незаконных ларьков. Вообще-то это был функционал мэрии. Они определяли, кого оставить, кого снести. Мы расторгали договоры с теми, кого сносить. И опять же мэрия пригоняла бульдозер.

Но у меня было существенно меньше номенклатурного опыта, поэтому стрелки лихо были переведены на нас. Гроб с моей фотографией под мои окна был про это.

Южные активы области использовались долгое время удивительно «эффективно». Представьте, первая линия у моря в Анапе. Пансионаты. Заполняемость (даже напрягаться не нужно) дает наш минсоц, отправляя туда ребят по соцпутевкам. Платят из бюджета туда деньги. А они области — аренду. Но по документам убытки, а все деньги в счет аренды они на ремонт тратят. А ремонта там нет.

Чем не бизнес? Как понимаете, эти ребята тоже мне не самыми лучшими друзьями стали. А с рынком рекламы, где вся наружная реклама была незаконной? Совсем.

Если бы я задумывалась над тем, сколько людей желают мне зла, я бы с ума сошла. Более того, если кто-то обозначался и угрожал или предупреждал, я успокаивалась. Потому что алгоритм работы в таком случае мне понятен.

Сразу убивать никто не будет. Гораздо опаснее те, которых за пазухой греешь. Которым слишком доверяешь. Они бьют в спину.

«У меня не было романа с Шаповаловым»

— Конфликты вокруг участков на просеках — что и кто остались «за кадром»?

— Детали я уже не помню. Помню, что у меня был выбор: сносить дома либо придумать другой способ. Мне все — все! — говорили: зачем ты это делаешь, ты ведь не обязана помогать, до тебя докопаются. Докопаются до меня в любом случае, это раз. Ничего незаконного я, разумеется, не делала, это два.

Я человек, который предпочитает создавать, а не разрушать, это три. Причем личности и стоимость домов вообще никакой роли не играют в данном раскладе. Это дело принципиального подхода. Мы разработали схему с мировым соглашением, по которому они выплачивали стоимость аренды за прошедшие три года (больше не имели права), плюс дальше оформлялся обычный, не льготный выкуп. Деньги, разумеется, в казну.

И конечно, эту штуку под микроскопом все возможные проверяющие изучили неоднократно.

— Торги с Алексеем Шаповаловым по «Буревестнику» — насколько безобидными они были?

— Как и во многих других делах, где нам отвели роль только исполнителя. Коммерческие переговоры вели Н.И. и его приближенные. Господин Шаповалов адекватен, но, видимо, по темпераменту гораздо эксцентричнее губернатора.

Поэтому, пока он соглашался, нужно было реализовывать. Но это имело обратный эффект.

Как только мы начинали активно двигать вопрос, готовить бумаги и структурировать сделку, нам говорили «стоп». И начинали мотать на предмет личной заинтересованности — это не только с Шаповаловым, это по всем остальным темам тоже. «А с какого рожна это ты ему помогаешь? А почему ты это делаешь быстро?».

Я все делаю быстро, не заметили? Ну и как только пошел этот уже ожидаемый виток проверок меня на предмет личной заинтересованности (нет, у меня не было с Шаповаловым ни романа, ни финансовых отношений) — так вот, как только меня начали в очередной раз недоверчиво изучать, я просто замкнула переговоры с Шаповаловым на губернатора лично.

И все. Они выбрали участки? Там лесной фонд, да еще и какой-то сильно охраняемый. Попробуйте другие варианты. А дальше они не договорились. И я к этому совершенно осознанно не имею и не хотела иметь отношения.

«Думаешь, мы тебе вкинуть не сможем?»

Как скоро после своего назначения министром вы погрузились в дела футбольного клуба «Крылья Советов», и как именно это произошло?

— В МИО одним из первых моих дел было проведение тотальной инвентаризации активов области. И в тот момент я наткнулась на удивительные вещи, например, на заложенное здание Дома промышленности в обеспечение долгов «Крыльев Советов» перед банком. Притом, что команда региону не принадлежала никаким боком.

К тому же я по должности входила в совет директоров «Крыльев». Так что заниматься состоянием клуба как юридического лица входило в мои прямые должностные обязанности. Я выполняла свою работу. В качестве министра — по обеспечению сохранности активов региона, в качестве члена совета директоров — по нормализации состояния клуба как юридического лица.

Я не занималась их спортом. Не занималась выбором тренеров, трансфером игроков и так далее. Но то, что они были в состоянии финансового краха и полной неразберихи, это факт.

— В 2012 году ЗАО «ПФК «КС» принадлежало кипрской «Феканате». Вас не удивила такая несколько странная схема владения частной компанией с официально неизвестными владельцами и с баснословным бюджетным финансированием?

— Разумеется, удивила. Именно тогда встал вопрос о контроле над клубом. Тут либо финансировать и контролировать, либо не финансировать. Но прекращать финансирование никто не собирался. Регион платил огромные деньги плюс обеспечивал их миллиардные долги своим имуществом, при этом у клуба не было ни малейших встречных обязательств.

— Из истории с миллиардным кредитом Новикомбанка, по которому было заложено здание Дома промышленности в Самаре, «Крылья Советов» не вышли до сих пор. Кредит с залогом в виде областного имущества, кстати, был получен частной компанией с кипрским офшором в качестве владельца. При вас ЗАО «ПФК «КС» перешло в собственность области, но решить проблему с долгом не удалось. Почему на самом деле?

— Вводные были такие. «Крылья Советов»: долг перед Новикомбанком около 1 млрд плюс проценты тоже около миллиарда. Самарская область: владеет зданием Дома промышленности, которое находится в предаварийном состоянии и требует реконструкции, включая замену деревянных перекрытий.

По рынку стоимость здания составляла в районе 500-600 миллионов — причем если считать вместе с реконструкцией, которая оценивалась минимум в 300 миллионов. Здание было передано в залог Новикомбанку по цене больше миллиарда (!).

Новикомбанк: имеет невозвратный тухлый долг и раздутый малоликвидный залог, легитимность которого под большим вопросом. Поскольку долг тухлый, он требует еще стопроцентного резервирования. Это вводные.

Теперь цели. Области не нужен нелегитимный залог. Области не нужно пустое старое здание. Нужна гостиница в центре города. «Крыльям» не нужен долг в два миллиарда. Новикомбанку не нужно здание, ему нужны деньги. Дальше разрабатывается схема, привлекается серьезный инвестор с деньгами, опытом и репутацией, готовый сделать пятизвездочную гостиницу по хорошей франшизе.

Серия переговоров. На выходе — решение. Банк обращает взыскание на заложенное имущество. Инвестор покупает здание из-под залога за 500 миллионов. Второе. Банк получает 500 миллионов денег. Остальные долги он списывает на убытки и закрывает тему с «Крыльями». Команда освобождается от долгов. Область освобождается от странного залога и от неликвидного актива, получив инвестпроект современного отеля. Такая была моя схема решения. Знаете, какая была реакция в «Белом доме»? «ОБ ЭТОМ НЕВОЗМОЖНО БЫЛО ДОГОВОРИТЬСЯ». Значит, явно Степнова что-то задумала.

Дальше пошли сплетни на тему того, сколько именно я возьму денег за это. И всеми возможными путями тему затупили. Инвестор долго ждал, плюнул и ушел в другой проект. Без госимущества.

В Новикомбанке тоже многое поменялось. Чего добились-то? Воинствующая безграмотность, помноженная на параноидальное недоверие к людям, которых они же наняли…

— Напомните, кто был инвестор и чего хотел банк?

— Инвестор — компания из Татарстана «Унистрой». Нормальный инвестор. Кстати, их руководитель приезжал тогда и с губернатором общаться.

Банк стоял перед таким раскладом. Бумажный долг «Крыльев» — почти 2 миллиарда. Но отдавать они не могут, у них ничего нет. За долг есть залог. Но он не очень ликвидный и явно переоценен. Однако если не согласиться, то область может в лице МИО залог оспорить как выданный с превышением полномочий.

И тогда банк не получит совсем ничего.

Поэтому банк был очень рад получить 500 миллионов реальных денег. Это явно лучшее из всего, что они могли в этом проекте получить.

— Вы с кем-то в Новикомбанке тогда обсуждали свою идею?

— Ее согласовали на уровне председателя правления. Меня в то время в банке знали хорошо. Будучи корпоративным директором АвтоВАЗа, я голосовала его акциями в Новикомбанке.

— Тогда скажите, кто конкретно его зарубил у нас?

— Юртайкин.

— На каком основании? Была документированная антикоррупционная экспертиза или как? Просто некое устное мнение?

— Ну, его отношение ко мне никогда не было здоровым. Это в конечном итоге признал даже Николай Иванович. Это была ничем не прикрытая лютая ненависть, замешанная на каких-то, видимо, глубинных психологических проблемах. Достаточно обтекаемо говорю.

Но все мои проверки за последние полгода в министерстве были ангажированы оттуда. Все лживые доносы писались под диктовку в его кабинете. Так много проблем у человека… В общем, я априори была квинтэссенцией зла. И чем более грамотные схемы я предлагала, тем их менее адекватно воспринимали.

С точки зрения документов и проработки проект был безупречен. Это просто личное отношение ко мне и его близость к НИ.

— Но если идея была здравой — на сумму в два миллиарда просто так не махнешь комплексами.

— Это мы с вами так можем думать. Ну и в принципе все здоровые люди.

Он с пеной у рта доказывал, что я возьму там чуть ли не сотню миллионов. По факту он осознанно лишил область шанса красиво решить застарелую проблему.

— При вас доказывал? То есть это как было? В кабинете у НИ сидите вы и Юртайкин, и он кричит, показывая на вас багровеющим пальцем?

— Он это в телефон НИ говорил, а я рядом с губернатором сидела. НИМ любил по громкой говорить. А про крики на эту тему — это мне уже разведка донесла.

В «Белом доме» не все ко мне плохо относились. Я больше скажу, я даже знала, что целую спец­операцию решили готовить по захвату меня в процессе.

— Серьезно?

— Абсолютно.

— Ну если была спецоперация, то нужно было дать вам это довести до конца и получить чемодан или корзинку там, не знаю.

— Да такие спецоперации они готовили не один раз. А однажды мне в глаза было сказано: «Ты что думаешь, если такая чистая, мы тебе вкинуть не сможем?» Это был 2014 год.

— Это Юртайкин говорил?

— Да.

— Он был к вам сильно неравнодушен.

— Ну нет, там все гораздо печальнее. Человек вставал и отгораживался от меня спинкой кресла.

«Помойные» долги и офшорное прошлое»

Кто придумал и когда именно это было — брать ЗАО в собственность области?

— Ну я уже говорила, вариантов было два. Либо не давать денег, либо контролировать. О чем мы и доложили НИ. Вариант не давать денег не прошел. Значит, контроль. Это решение было принято губернатором. И мне была поставлена задача проработать тему юридически.

А дальше начались волшебные нюансы. Собственно, тогда самым простым способом было именно очищение через банкротство. Команда тут ни при чем, речь именно о юрлице. Было много долгов, офшор, странные финансовые операции. Такое брать на государственный баланс было как минимум странно.

Если создать новое юрлицо, куда передать товарный знак (за рубль, грубо говоря), то это юрлицо по факту становится клубом «Крылья Советов».

Дальше туда на баланс передаются какие-то активы. И туда же нанимается команда всем своим составом. Ибо в спортивную часть я даже не собиралась вникать. Для этого есть специалисты.

Но тут был нюанс. Если это сделать, то клуб на сезон уходил из РФПЛ в ФНЛ. И вот этот факт породил дикую истерику со стороны клуба. Меня какой только грязью не поливали. Но черт возьми, они не были лидерами и даже в середине таблицы не были! Они балансировали на грани вылета.

А апломба было на тему: «Как это мы должны будем на сезон перейти в ФНЛ!» На НИМ повлияли знаете каким аргументом? Клуб «Мордовия» выйдет в РФПЛ, а «Крылья» с вашим приходом спустятся? Нельзя этого допустить.

В итоге мне сказали не трогать их. А «Крылья» через год все равно вылетели. Но вместе с долгами и «помойками».

Вообще, от темы «Крыльев» я дистанцировалась ровно потому, что мне четко дали понять, что законными интересами области в данной ситуации пожертвуют в угоду электоральным настроениям. И все. Дальше все вопросы решались губернатором с минспорта.

— Но при банкротстве Новикомбанк потерял бы свой кредит?

— Зачем же кидать контрагентов. Само юрлицо никуда не делось бы и сделку бы спокойно закрыли, и тогда уже очищенную от долгов перед банком контору можно было закрыть. Это же было юрлицо с непонятной историей. Его в любом случае нужно было чистить. Товарный знак и футболисты вообще не были в этом юрлице. Туда только финансирование приходило. А про спорт — это некоммерческая организация.

— Но как было закрыть сделку с Новикомбанком, если денег на возврат кредита не было, а ваша идея с инвестором не прошла? Как можно было в этой ситуации обанкротить ЗАО — не пойму.

— Темы предлагались параллельно. Схему с Домпромом формально-то никто не запрещал. Типа делай. А дальше сделали все, чтобы этого не случилось. Там же до уровня бреда доходило, с гаражом во дворе. По которому письмо на Сечина писали.

— Просто смысла банкротить, кроме как для того, чтобы избавиться от долга перед банком, особенно-то и не было. Или Пашков предлагал купить у него клуб за миллиарды?

— Не совсем. Контора с офшором. На баланс области напрямую ее брать нельзя в любом случае. Там нужны были другие варианты. Мы предлагали. А Пашков явился со скромной улыбкой спасителя. Было смешно.

— Как вы считаете, громкие заявления Пашкова о том, что он является владельцем «Крыльев», были сделаны для того, чтобы как-то выбелить сделку и вывести из информационного поля сам офшор?

— Это было очень корявое заявление. Все прекрасно понимали, что он не владелец. Но он настойчиво позиционировался не представителем, а именно бенефициаром. Почти как Абрамович.

— Скажите честно, вы знаете, кто был реальным владельцем «Феканаты»?

— Я это знаю со слов. Сказать «я знаю» — значит отвечать за достоверность. Если я знаю со слов, это допущение и вероятны расхождения с достоверностью. По документам там был Пашков, поэтому он так об этом и заявлял.

Кстати, если бы мне поручили тогда, я могла бы проследить финансовые хвосты наверх от Кипра. Но боюсь, там все было примитивно. Ну и не дали мне такую команду.

Сейчас возможно без официального раскрытия проследить владение до самых самых офшорных глубин. Я на эту тему даже семинар провожу. Но мои спецнавыки (многие) не были востребованы на госслужбе.

— Вы ведь, конечно, проводили аудит перед сделкой? Был какой-то доклад губернатору, наверное, о состоянии дел в клубе? Или вы не вникали? Если вникали — можете рассказать о том, что вам особенно запомнилось или даже потрясло?

— Проводила. В самом начале. С обоснованием, что покупать «это» нельзя. И нужно действовать по другой схеме. Но другое было электорально неправильно.

— И все же: что обнаружили?

— Скажем так, я не уверена, что эта компания прошла бы полноценную налоговую проверку. Не очень адекватно обоснованные операции. Надо было как-то деньги заводить. Заводили в меру понимания. Разовые договоры и тому подобное.

Но еще раз акцентирую ваше внимание, в компаниях с госучастием требования к финансовой дисциплине на три порядка жестче, чем в кипрской коммерческой компании.

Мое мнение было однозначным и выраженным вполне ясно: покупать данное юрлицо или иным образом забирать его на баланс области нельзя. Забирать нужно команду, товарный знак и активы, если они у них есть. И все.

«Помойные» долги и офшорное прошлое должны остаться за государственным балансом. Мы предложили простое и четкое юридически и финансово взвешенное решение. Его не приняли, хотя понимали его верность, не приняли именно с формулировкой про «настроение жителей».

— До сих пор экономическая деятельность клуба, через который проходят миллиарды бюджетных денег, остается закрытой от общественного внимания и контроля. Счетная палата стыдливо заглянула за последние полтора десятка лет в бюджет «Крыльев» лишь пару раз, и то, полагаю, основные выводы не были раскрыты. Сколько за последние 15 лет было потрачено денег налогоплательщиков на роскошную жизнь футбольных гастролеров и околофутбольных функционеров — неизвестно, и никто не собирается эти цифры обнародовать. Нормально ли это, на ваш взгляд, и как должно быть?

— Ненормально. И я изначально говорила об этом. Клуб можно было брать под контроль с полной прозрачностью и сразу искать инвестора-частника. Регион не должен содержать клубы из бюджета. Особенно если не очень может себе это позволить.

Собственно, про упаковку и продажу говорила я именно в этом контексте. У всей этой истории есть одно огромное «но». Как только я начала реально проявлять активность в этом направлении (подчеркиваю, это была моя прямая обязанность), меня очень жестко осекли и отодвинули от решения любых вопросов, связанных с «Крыльями». Именно поэтому ничего не изменилось.

«Отказ от секса — прекращение выплат»

Вы яркая и эффектная женщина. Про вас много говорили в вашу бытность министром, оценивая не только ваши деловые качества, но и весьма неравнодушно обсуждая вашу внешность. Расскажете, как богатые и влиятельные самарские политики и бизнесмены пытались использовать сексуальную харизму, чтобы оказать на вас влияние?

— Ну, имен я называть не буду, потому что люди они сплошь все «удачно и счастливо женатые», сами они все поголовно абсолютно верные мужья с кристальной репутацией. И тыкать пальцем в конкретных персонажей я не стану потому, что я не наношу никому вреда. Трясти бельем а-ля me too пока не стану, смысла нет. Но вот просто в качестве хохмы расскажу некоторые обобщения. Все сходства с реальными персонами являются случайными.

Мне уже достаточно много лет, я умная и неплохо понимаю гендерную психологию, и это проблема. Я вижу больше, чем можно подумать…

Да, мужики, конечно, пушат хвосты. Причем часто без дальних целей. А рассказывают они частенько гораздо больше, чем на самом деле бывает. Порой в полностью перевернутом виде. Типа я от кого-то без ума, поэтому со мной все «порешают». Тьфу.

У меня с самооценкой все нормально, я адекватна. И к комплиментам и проявлениям знаков внимания отношусь позитивно, но спокойно. Понимая, что это ритуал. Не более.

А вот если мужчина для того, чтобы получить от меня какие-то блага, информацию либо просто самоутвердиться за счет демонстрации подчеркнуто близких отношений со мной, совершает конклюдентные действия, то есть реально начинает изображать ухаживания, пытается соблазнить и тому подобное, это проблема.

В первую очередь, у этого мужчины. Потому что я фальшь пойму в любом случае. И запомню. Это самое низкое из вариантов поведения. Псевдомужское. И я, возможно, ничего даже не скажу ему, но запомню. И он никогда ни о чем не сможет меня попросить.

Такие персонажи в бомонде Самарской области есть. Надо просто понимать, что это не просто морально убогие мужчины. Это слабые мужчины. Хотя внешне может быть брутальная брутальность и успешный успех со всеми атрибутами.

Лайфхак для мужиков: со мной гораздо проще дружить, чем все остальное. Я не совсем обычная женщина, у меня в голове как-то иначе устроено. И если по шаблону со мной общаться — сплошной когнитивный диссонанс.

Грубо говоря, я не принцесса, а дракон. Зверь в целом добрый и симпатичный, но который, если что, может кого-нибудь перекусить или там огнем спалить. Как пойдет. Так вот.

Самые классные и долгие отношения у меня с мужчинами, которые не делали попыток со мной переспать или просто рассказать о том, что это уже случилось, в кругу своих друзей.

Один весьма успешный человек, у которого совершенно никаких проблем с женщинами нет, однажды мне сказал: «Я не буду пытаться к тебе приставать. Потому что вдруг тебе не понравится, как потом с тобой общаться и работать?»

Сказано это было шуткой, но являлось правдой. И это гениально. Потому что с ним общаться просто. На любые темы. Без необходимости «краснеть удушливой волной, едва соприкоснувшись рукавами».

Я прекрасно отношусь к мужчинам, умею ценить мужчин и в серьезных отношениях я своему мужчине всегда верна. А вот фальшивость не переношу. Хотите со мной общаться — либо любите меня искренне, либо дружите со мной. Третьего не дано.

— Нельзя не обратить внимание на слово «пока» в вашей фразе про me too. Вряд ли это случайная оговорка. Это предупреждение кому-то, допущение или и то и другое? Я не спрашиваю про имена, но были ли в вашей карьере — я имею в виду самарский этап, АвтоВАЗ или правительство области, — случаи, связанные с назойливыми приставаниями, обнародование которых могло бы принести кому-то из известных людей проблемы?

— Конечно, я не зарекаюсь ни от чего. Но намерений нет. У нас менталитет другой. Я за адекватность во всем. Безусловно, сексизм цветет. У нас даже больше, чем где-либо, потому что у нас нездорового воинствующего феминизма пока нет.

Но одно дело — противостоять насилию. Другое — вспоминать с яростным огнем в глазах, как 25 лет назад кто-то из начальства хлопнул по попе.

Ну дала бы пощечину в ответ. Но нет же. И потом еще молчала 25 лет. Перегибать не нужно.

В моей жизни были моменты, когда мои отказы в ответ на откровенные домогательства стоили мне серьезных проблем. Это, правда, все было не в самарскую министерскую бытность.

Например, в 2007-м отказ от секса с директором компании-клиента во время совместной командировки повлек незамедлительное прекращение выплат по проекту, который мы уже восемь месяцев для них делали. Это пример «реального ущерба».

Вариантов «упущенной выгоды» тоже было много, когда отказ большим мужчинам стоил мне нового контракта или назначения. Это реальные случаи, просто у нас не принято это обсуждать. И не принято поддерживать женщин в этом. Тут ведь как: умеешь спать с начальством и клиентами — «насосала». Не умеешь — «дурасамавиновата».

О моральных принципах или элементарном желании женщины мало кто думает. Что уж говорить про то, что, мягко говоря, далеко не все «домогуны» являются сексуально привлекательными объектами, особенно если убрать мощный афродизиак в виде их денег, статуса или еще чего-то. В этом смысле — не умею я, так что «дурасамавиновата». (Смеется.)

А мужчин этих я даже не осуждаю особо. Сочувствую слегка. Это как же нужно переживать за свою альфовость, чтобы мстить женщине за то, что не дала. Вообще, погружение в психодиагностику и психотерапию меня сделало существенно терпимее, но циничнее.

— Вас, очевидно, не раз пытались завоевать как женщину, видя за вами в первую очередь министра. Но ведь и вы, наверное, пользовались не раз своей очевидной привлекательностью в мире, где карьеры определяют в 95% случаев мужчины?

— Лет десять назад я бы сказала, что это мне, скорее, мешает. Что нужно видеть мозги и все такое. Вроде «женщина — не кусок мяса». С годами как профессионал я себе и окружающим все уже доказала.

А как женщина с возрастом я поняла, что если мужчина не идиот, мозги и широту души он обязательно увидит, но если при этом будет терять нить разговора от моего пристального взгляда в глаза или от вида расстегнутой пуговицы на блузке, это неплохо.

Хотя, конечно, когда в должности, нужно понимать, что с высокой долей вероятности ему нужна не ты, а кресло. Чем выше должность, тем больше риски именно такого мужского внимания.

«Они хотели куклу? Ошиблись»

Губернатор Меркушкин проводил вас в отставку следующими словами: «очень много завалов», «задачи, чтобы все было расчищено, все было прозрачно, — не были решены». Согласны ли вы с этими оценками и что именно вы завалили?

— Говоря о причине моего увольнения, губернатор откровенно лукавил. Больше того, если бы это было правдой, он смог бы меня уволить в начале 2015 года.

Когда в этом появилась у него острая нужда.

Но дело в том, что министр — это не госслужащий, а лицо, занимающее госдолжность. И для увольнения должны были быть реальные веские основания, посмотрите соответствующую статью закона. Для того чтобы эти основания найти, на меня посыпалась беспрерывная череда проверок. Десятки.

Одна за другой. Всех возможных ведомств. И проверяющие иногда откровенно просили им помочь, потому что им очень нужно найти что-то против меня. Ну, ищите. Достаточных оснований для применения взыскания, а тем более увольнения, не нашлось. Поэтому они перешли в режим «перевода на другую работу».

Я приняла МИО в удручающем состоянии. Работа была выстроена системно. Проведен аудит деятельности, выявлены болевые точки, узкие «горла» и пробелы. Выявлен перекос в функционале. Разработана оргструктура, наиболее полно отвечающая задачам.

Я выстроила структуру таким образом, чтобы бизнес-процессы максимально ускорить и упростить. Многим мои изменения были не по душе, но они были верными с точки зрения интересов области. Я это продавила. Годовые балансовые комиссии перестали быть формальностью. Была проведена инвентаризация.

Впервые в регионе была определена стратегия развития области в части управления землей и активами с госучастием. Это были не просто декларации, а программа — план действий, в статусе нормативных актов. Был полностью изменен формат приемов граждан, что увеличило с пяти человек в месяц до 100 и больше число граждан, которые были на приеме у министра.

Все публично в зале при свидетелях.

Но служба Юртайкина, кстати, и тут проверку начала на коррупционный фактор. Я, может, наивная, но коррупционные «схематозы» в полном зале не принято обсуждать. Хотя им виднее.

Меня ругали, и наказать хотели, запрещали даже.

Но я попросила дать мне письменное указание о запрете, и его, конечно, не дали. Тема с дачной амнистией, «земля для многодетных». Была организована системная работа с муниципалитетами и коллегами из минсоцразвития. Мы вернули в область активы, которые были на балансе, но по факту использовались третьими лицами, не принося денег в бюджет (пансионаты на юге, самолет).

С наружной рекламой эффективность наша была в разы выше, чем у торгов мэрии, например. Миллиард плюс.

Многое можно вспомнить из того, что мы делали. Достаточно ли этого было — конечно, нет. Я уж не говорю о том, что любое начинание встречало такое адское сопротивление, что удивительно, как мы вообще смогли что-то сдвинуть.

Губернатор лукавил и отлично это понимал. Ни до, ни после меня в министерстве не было того уровня адекватности, понятности и полезности для нужд региона, которые я предложила ему. Другое дело, что такой подход не всегда нужен. Только этим я могу объяснить тот факт, что чем лучше я работала, тем хуже ко мне было отношение.

Они хотели куклу? Ошиблись. Мне легких задач никогда не доставалось. Карма, видимо, такая. Они не дали закончить очень много правильных и полезных дел.

А то, что было уже сделано, с моим уходом пошло прахом очень быстро. Может, потому, что я была не таким уж никчемным сотрудником?

Гришин (министр строительства Самарской области. — Прим. ред.) как-то посетовал, что мне «все легко дается». Я прямо повеселилась искренне. «Почему ты редко советуешься с губернатором?». Эмм… ну как… вы мне задачу поставили, я ее приняла. Обозначила, что можно решить вопрос так-то и так-то. Согласовываю. Делаю? Делай, ок. Дальше я пошла и делаю.

И, черт возьми, я искренне считала это гораздо более продуктивным и правильным подходом, чем ежедневно отсиживать задницу в приемной, обозначая каждый малейший шажочек.

«Если быстро не убьют»

Вы считаете Меркушкина хорошим губернатором? Если честно?

— Он был своеобразен. Очень. Но он принимал решения. Не всегда верные, но принимал. И с завидным упрямством протаскивал эти решения. Он, например, имел благие намерения, продавливая реформу местного самоуправления.

Было ли это правильным для региона — не уверена. Многие кадровые решения были более чем спорными. Так это и сейчас так.

Я видела руководителей в разных территориях, изучала стиль работы, алгоритмы принятия решений. Некоторые предпочитают решений совсем не принимать, и я не уверена, что это лучше. У меня, при всей неоднозначности, совершенно не осталось к НИ негатива, да и не было к нему лично.

Он, к сожалению, мало со мной общался и оценивал меня довольно шаблонно. Но это частая ошибка руководителей. Мне просто нужно доверять, и тогда мое руководство, как и подчиненные, будут за мной, как за каменной стеной. Я же надежна, как атомный ледокол.

— А как же самодурство, бесконечное бахвальство мордовским чудом, коррупция?

— Коррупцию не он придумал, никто не говорил о том, что до него все было идеально. Это было, скорее, ожидаемо. «Мордовское чудо» — я смеялась. Многие начали изучать мордовский язык, а затем судорожно его забывать.

— Что, по-вашему, он сделал хорошего для Самарской области? Самые главные, на ваш взгляд, провалы?

— Он не смог стать лидером для жителей. Это главное. Николай Иванович отлично бы управлял аграрным регионом. Даже, наверное, очень большим и сильным. Но аграрным. Дело даже не в том, что он в этом понимает больше, чем в другом. Дело в менталитете

Он искренне был близок именно сельской части населения. Он их понимал, они его обожали. Но в Самарской области все же основная часть населения — городские жители. Более того, Самарская область очень сильно отличается от других промышленных регионов.

Опять же, это специфика менталитета. НИ, может, ее и прочувствовал, но она была ему чужда. Особенность менталитета самарских жителей — еще со времен резервной столицы. Это город, стоящий в первом ряду. Самара и в постсоветские годы была особенным городом. Здесь были зарплаты (и цены) существенно выше, чем в среднем по стране.

В Самару переезжали из других регионов. Она была чуть выше большинства региональных столиц, понимаете? Даже в период «активных инвестиций» все рейдеры (и просто корпоративщики) в стране знали «Росбилдинг», «Разгуляй» и… СОК.

Да, многое утрачено из наследия. Да, во многом не слишком вовлеченное руководство региона упустило возможности, и та же Казань, еще 20 лет назад уступавшая по многим показателям, сильно рванула вперед. И все же подавляющее большинство самарцев гордятся своим регионом. И чувствуют свою особенность. А тут им искренне предлагали равняться на крошечный регион, который раньше всегда был нищим, дотационным.

Сам НИ рассказывал, что он «выводил из мордовских жителей чувство своей третьесортности». А тут вдруг этот регион в пример ставят на каждом углу.

В Самаре это коробило всех. Николай Иванович, по всей вероятности, хотел таким образом мотивировать самарцев на изменения. Но получил в ответ глухую оборону. Это психология.

Губернатора раздражал образ жизни самарцев. Здесь много красивых дорогих машин, отлично одетых людей, красивых домов. Он сетовал, что нужно хотеть меньше.

Собственно, он и нам предлагал понизить уровень. Но мы пришли не с госслужбы. И если у меня был к моменту прихода на госслужбу хороший автомобиль и приличная одежда, то почему я должна от этого отказываться? Оно уже есть. Мое, честно заработанное.

Собственно, то, что он не смог понять и принять самарцев, — это его главная стратегическая ошибка. Через колено с этими людьми нельзя. Они не станут молчаливо покорными. В Самаре нет и никогда не было менталитета второсортных людей.

Наоборот, иногда апломб просто зашкаливает. Однако по-настоящему грамотным было бы мотивировать людей на изменения, опираясь именно на это ощущение своей эксклюзивности, избранности, если угодно.

— Вы не ответили на вопрос: что же он сделал хорошего? Нечего вспомнить?

— Сложно сказать. Я-то ведь тоже была когда-то им назначена. И, кстати, это явно принесло пользу области. Это я просто к тому, что не могу быть совершенно объективной.

Мне жаль, что большинство вопросов он зарубил, не доверяя своим же министрам и излишне доверяясь старым проверенным дворцовым интриганам. В своем исследовании этот этап правления любого большого начальника я называю «феноменом визиря».

Начальник отстраняется от операционного управления территорией и все новости фактически получает через третьи руки, от «визиря». Зама, помощника, советника, шамана. С соответствующим преломлением.

Я не могу сказать, что НИМ был худшим губернатором в истории Самарской области. Он просто был обычным человеком системы, который в ней являлся долгожителем и отлично себя чувствовал.

Достаточно ли этого сейчас, чтобы совершить необходимый прорыв, о котором говорит президент? Нет. Но лучше ли качеством губернаторы из новых «молодых технократов»? Не всегда.

Вообще, губернатор как единица имеет очень мощный ресурс. У него есть все возможности, чтобы кардинально изменить к лучшему каждую территорию. И мало знать регион или знать людей из администрации президента. Хорошо, но мало.

Это ведь каторжная работа. Постоянное давление со всех сторон. Нужно иметь несгибаемую волю, абсолютную харизму, живой острый ум, адекватную самооценку, чтобы иметь возможность работать с профессионалами, каждый из которых в своей отрасли будет круче самого губернатора с точки зрения компетенций.

Нужно уметь людей мотивировать и вести за собой.

Нужно стать непререкаемым авторитетом для всех. Это адски сложно. Но если вдруг такой губернатор случится — всем будет счастье.

Если, конечно, его быстро не убьют.

— Беседовал Андрей Гаврюшенко